Оба зависли над водой. Нога Дроздова, потеряв опору, свесилась с полуметрового обрыва. Выругавшись, он потянулся к брючному карману, где лежал нож. Воспользовавшись моментом, Андрей дёрнул автомат на себя, потом развернул его и с силой ткнул стволом бандиту в горло. Дроздов захрипел, взмахнул рукой, сжимавшей нож, но ударить не успел. Зелёная ряска всколыхнулась при его падении и разошлась в стороны. Несколько секунд бандит держался на поверхности, отчаянно молотя руками по воде, а затем раздался его предсмертный крик.

Хозяин дачи укладывал кирпичи ряд за рядом. Стена выросла по грудь пленнику, когда он решил прерваться и перекурить. Сыщик по-прежнему был без сознания. Бурлакову вдруг подумалось, что это слишком лёгкая смерть - умереть в каменном мешке, так и не придя в себя. Проклятый сыскарь должен помучиться, увидеть, как растёт перед ним стена, почувствовать приближение смерти. Маньяк налил в стакан воды и плеснул Ребрину в лицо. Из горла пленника вырвался вздох, голова его чуть приподнялась. Бурлаков схватил его за волосы и заглянул в глаза.

– Ну, ты! Смотри, какой гроб я тебе тут делаю! Щас будешь полностью упакован!

Он захлестал пленника по щекам. Взгляд Ребрина прояснился.

– Значит, голос тебе мой не нравится?
– рычал маньяк.
– Ничего, щас ты у меня по-другому запоёшь...

Он снова взялся за работу. Вскоре Ребрин почти совсем исчез за кирпичной кладкой. Оставив место для одного кирпича - на уровне глаз пленника, - Бурлаков довёл кладку до потолка. Снял со стены лишние комья раствора, отступил на несколько шагов, любуясь работой. Новая стена ничем не отличалась от остальных, разве что раствор между кирпичами был темнее, чем везде. Но преступник знал: раствор со временем подсохнет, и уж тогда новая стена совершенно сольётся с другими.

Он сел на табурет и затянулся сигаретой.

– Нарочно не стал забивать тебя до конца. Хочу, чтобы ты полюбовался на труп своего братана. Дрозд щас притащит его сюда. Как думаешь, что мы сделаем с ним? Нет, заделывать кирпичами не будем. Такую штуку приятнее проделывать с живым. А труп, он ведь не поймёт...
– Бурлаков ухмыльнулся.
– Братана мы просто закопаем и зальём цементом. Увидишь, как это делается. Доставлю тебе такое удовольствие.

Неподвижный взгляд пленника начал его раздражать.

– Что уставился?
– Он щелчком отшвырнул окурок.
– Страшно, поди, подыхать?

Он встал, взял кирпич и засунул в отверстие.

– Абзац тебе!

С минуту прислушивался, потом вынул кирпич обратно. Глаза пленника смотрели на него в упор. Бурлаков нахмурился. Ему захотелось вывести сыщика из себя, показать ему, что он проиграл, проиграл окончательно, а он, Бурлаков, в выигрыше.

– Будешь загибаться долго и мучительно, придурок, - он приблизился к отверстию и плюнул в него.
– Выжгу те щас гляделки кислотой. Но сперва ты кое на что посмотришь...
– Маньяк засмеялся.
– Ты уже труп! Мне нечего от тебя скрывать!
– Он метнулся в сторону, выдвинул из стены ящик и вытащил оттуда чемодан.
– Здесь баксы, которые братки Резаного взяли в "М-банке"! Вот они, смотри!

Он раскрыл чемодан. В нём ровными рядами лежали перевязанные бумажными лентами долларовые пачки. Бурлаков в нервном возбуждении начал хватать их, срывать с них бумагу и раскидывать деньги по подвалу.

– На, гляди! Это всё моё!... А здесь бижутерия, - маньяк вытащил из чемодана коробку и раскрыл её.
– Колечки, серьги, цепочки... Я срывал их с баб, которые попадались мне в руки. Менты нашли только малую часть моих жертв. Многих я привозил сюда, в этот подвал. Здесь их можно было оттрахать и убить со всеми удобствами, с гарантией, что они не смоются. Но иногда я развлекался с ними в лесу, на пустырях, на чердаках... Трупы там же и оставлял. А тех, которых привозил сюда, сказать, куда девал? А?
– Маньяк, скаля в ухмылке щербатый рот, заглянул в отверстие.
– Догадайся, ты же сыщик! Правильно! Они здесь!
– Он окинул взглядом стены.
– Все тут, сучки! Некоторые были ещё живы, когда я закладывал их кирпичами. Мне нравилось слушать их вопли. Я оставлял им отверстие на целые сутки. Чтобы развлечься. Ты бы послушал, как они рыдали, как умоляли меня! Ну и музыка была! Симфония! У меня даже запись есть. Хочешь, принесу, послушаешь?

Ребрин молчал.

– Ты чо, язык проглотил со страху?
– Бурлаков плеснул в отверстие водой.
– Ладно, повеселю тебя напоследок. Менты ведь, когда поймают преступника, начинают выспрашивать: как убивал, в какой руке нож держал, куда бил, что говорил... Ведь так? Очень их интересуют подробности. Даже следственные эксперименты проводят. Дают убийце резиновую куклу и заставляют кромсать её, показывать, значит, как это в натуре было. Ты, сыскарь, почти что мент, тебя это тоже должно интересовать. А то как же: ты мозгами ворочал, гонялся за мной, нашёл, и что же, так и не узнаешь самого главного - как я их трахал? Для тебя это даже обидно. Скажи: арестованный Бурлаков! Доложите следствию, как всё было! С самого начала!
– Маньяк развеселился.
– Доложим, товарищ следователь! Сейчас! Всё доложим и покажем!...

Он скрылся за дверью и через несколько минут вернулся, толкая перед собой связанную светловолосую девушку лет девятнадцати. На ней были джинсы в обтяжку и приталенная блузка. Волосы растрепались, от косметики на лице почти ничего не осталось. Покрасневшие глаза свидетельствовали о том, что она проплакала не один час, находясь в плену у маньяка.

– Запиши, сыскарь: она голосовала на Ярославском шоссе, и я согласился подбросить её до Москвы.

Он схватил пленницу за плечи и развернул лицом к Ребрину. Она в страхе озиралась, глядя на разбросанные деньги.