Русский узел. Стихотворения и поэмы
вернуться

Кузнецов Юрий Поликарпович
Шрифт:

Стук

Рухнул храм… Перед гордым неверьем Устояла стена. А на ней Нарисованы суриком двери С приглашеньем: «Стучите сильней!» Что жалеть? Не такие потери Проходили за давностью дней. Для кого предназначены двери? Кто просил, чтоб стучали сильней? Разве можно туда достучаться? Все равно за стеною обрыв… Но со стуком принес святотатца В эту глушь запоздалый порыв. Сам хватился убогой потери, Да забыл он за давностью дней: Сам взрывал… Сам чертил эти двери И просил, чтоб стучали сильней. 1979

Вечный снег

У костра под ворчание пса Пастуха одолела дремота: Он услышал в горах голоса И прерывистый стук пулемета. «Это сучья трещат!» Поутру Огляделся: овец не хватает. Непричастная злу и добру, Вечным снегом вершина блистает. Но очнулся старик наконец От сиянья, идущего с неба. По следам запропавших овец Он добрался до вечного снега. Он увидел овец и — солдат, Полегли и свои и чужие Много лет или больше назад И лежат меж овец, как живые. Может быть, это сон поутру?.. Но овца в изголовье стояла, Непричастная злу и добру, И замерзшие слезы сбирала. Видно, плакал далекий юнец, Не сдержался от страха и боли, Превратился солдат в солонец… Вон, благая, из этой юдоли! Обошел он овец и солдат, А солдаты лежат, как живые, Много лет или больше назад Ждут и смотрят — свои и чужие. От густого дыханья овец Пробудились замерзшие звуки, Отодвинулся страшный конец, И оттаяли крестные муки. И раздался неистовый свист Там, где в вечность упала граната. Старый по снегу кинулся вниз И ожег своим телом солдата. И протаял, как искра во мгле, Хриплый голос далекого брата: «Знайте правду: нас нет на земле, Не одна только смерть виновата. Наши годы до нас не дошли, Наши дни стороной пролетели. Но беда эта старше земли И не ведает смысла и цели…» После долго старик вспоминал, Ничего кроме правды не вспомнил, Ничего кроме правды не знал, Ничего кроме правды не понял. Кто там был? Он мудрец иль святой? Пал, как все, безымянным героем. Все легли под небесной плитой. Все молчат перед вечным покоем. 1979

На юбилей Сергея Наровчатова

Ученик переходит на «ты» По старинному праву поэта: — Расскажи, как взрывала мосты Твоя юность над Стиксом и Летой. Как скрипели перо и песок И строка на строку налетала. Только пули свистели меж строк, Оставляя в них привкус металла. До сих пор эти пули свистят, Настигая далекую старость. Из железной когорты ребят, Почитай, никого не осталось. Но столпятся у здешних дверей Их следы, что пропали в тумане. И рябой от осколков ручей Зашипит в юбилейном стакане. Так напомни последним друзьям, Так поведай грядущим невеждам, Как ты шел по зеленым дворам, Как ты шел по опавшим надеждам, Как спросил у бегущего дня: «Черт ли там, молодой и безвестный?» — И с опаскою вырвал меня, Словно грешного духа, из бездны. 1979

Муха

Смертный стон разбудил тишину — Это муха задела струну, Если верить досужему слуху. — Все не то, — говорю, — и не так. — И поймал в молодецкий кулак Со двора залетевшую муху. — Отпусти, — зазвенела она, — Я летала во все времена, Я всегда что-нибудь задевала. Я у дремлющей Парки в руках Нить твою задевала впотьмах, И она смертный стон издавала. Я барахталась в Млечном Пути, Зависала в окольной сети, Я сновала по нимбу святого, Я по спящей царевне ползла И из раны славянской пила… — Повтори, — говорю, — это слово! — Отпусти, — повторила она, — Кровь отца твоего солона, Но пьяней твоей бешеной славы. Я пивала во все времена, Залетала во все племена И знавала столы и канавы. Я сражалась с оконным стеклом, Ты сражался с невидимым злом, Что стоит между миром и богом… — Улетай, — говорю, — коли так. — И разжал молодецкий кулак… — Ты поведала слишком о многом. 1979

Фонарь

Где мудрец, что искал человека С фонарем среди белого дня? Я дитя ненадежного века, И фонарь озаряет меня, Полый шар распыленного света Поднимает в лесу и степи. Не дает никакого ответа, Но дорогу сулит по цепи. Вкруг него порошит и круглится Туча птиц и ночной мелюзги. Метеорным потоком роится, А за роем не видно ни зги. Заливайтесь, античные хоры! На смолу разменялся янтарь. Я прошел за кудыкины горы И увидел последний фонарь. И услышал я голос привета, Что напомнил ни свет ни зарю: — Сомневаюсь во всем, кроме света! Кто пришел к моему фонарю? — Человек! — я ответил из ночи. — Человек? Заходи, коли так! — Я увидел горящие очи, Что глядели из света во мрак. Не тужи, моя жизнь удалая, Коли влипла, как муха в янтарь! Поддержи меня, сила былая!.. И вошел я в горящий фонарь. Я увидел прозрачные мощи, Волоса или мысли оплечь. Я вперился в безумные очи, Я расслышал бессвязную речь. Не увидеть такого от века, Не распутать такого вовек: Он искал днем с огнем человека, Но в огне должен быть человек! Поддержи меня, сила былая! Я фонарь проломил изнутри. И народные хоры, рыдая, Заливались до самой зари: «За приход ты заплатишь судьбою, За уход ты заплатишь душой…» И земной и небесной ценою Я за все расплатился с лихвой. Сомневаюсь во всем, кроме света, Кроме света, не вижу ни зги. Но тягчит мое сердце поэта Туча лжи и земной мелюзги. 1979

Стихия

Я видел рожденье циклона На узкой антильской гряде. Темнело небесное лоно, Морщины ползли по воде. На ощупь свежела чужбина. Я видел: за несколько дней Уже поднималась щетина У сбившихся в кучу свиней. В щетину входила щетина, И кровь выступала на ней. Все кровное в мире — едино. Вжимались друг в друга тесней. Циклон, оглушая долину, Потом налетел и на них, Передних вогнал в середину, А ту проломил в остальных. Но сам по себе остывает Порыв не от мира сего. И тяга земли отпускает Небесный избыток его… Не так ли явленье поэта Не знает своих берегов, Идет во все стороны света, Тревожа друзей и врагов? Щетину находит щетина, И сердце о сердце стучит. Все розное в мире — едино, Но только стихия творит. Ее изначальная сила Пришла не от мира сего; Поэта, как бездну, раскрыла И вечною болью пронзила Свободное слово его. 1979

Брат

В дырявой рубашке родился он И гаркнул на мать свою: — Почто прервала мой могучий сон, Ведь я побеждал в бою?! — За что ты сражался? — спросила мать. — За правду, — ответил он. — А с кем ты сражался? — спросила мать. — Со всеми, — ответил он. — А где твоя правда? — спросила мать. — Во мгле, — прогремел ответ. — Я в лоно твое ухожу опять — Оттуда мне брезжит свет. Обратно ушел, чтоб продолжить бой, Сквозь лоно прошел незрим, Откуда выходит весь род людской, Но он разминулся с ним… Когда я увидел, что я рожден, Я крикнул на мать свою: — Почто прервала мой глубокий сон, Ведь я побеждал в бою?! — За что ты сражался? — спросила мать. — За правду, — ответил я. — А с кем ты сражался? — спросила мать. — С братом, — ответил я. — А где твоя правда? — Ее не видать Отсель, — мой ответ гласил. — Но если я буду с тобой болтать, Мой враг наберется сил. Я в недра твои ухожу свистя, Как сорок веков назад. — Останься, надежда моя! Дитя!.. — Я жду! — отозвался брат. 1979

Чистый снег

Все короче погожие дни, Все длинней моя тень за оградой. Снежный ком из своей простыни Ты слепила: — Держись или падай! И со смехом метнула в меня. Передачу твою удалую Я поймал среди ночи и дня, Словно белую грудь молодую. Я поймал ее круглую дрожь. Как рука у меня трепетала! — Защищайся, а то пропадешь!.. Защищалась, пока не пропала. 1979