Русский узел. Стихотворения и поэмы
вернуться

Кузнецов Юрий Поликарпович
Шрифт:

Знамя с Куликова

Сажусь на коня вороного — Проносится тысяча лет. Копыт не догонят подковы, Луна не настигнет рассвет. Сокрыты святые обеты Земным и небесным холмом. Но рваное знамя победы Я вынес на теле моем. Я вынес пути и печали, Чтоб поздние дети могли Латать им великие дали И дыры российской земли. 1977

Память

— Отдайте Гамлета славянам! — Кричал прохожий человек. Глухое эхо за туманом Переходило в дождь и снег. Но я невольно обернулся На прозвучавшие слова, Как будто Гамлет шевельнулся В душе, не помнящей родства. И приглушенные рыданья Дошли, как кровь, из-под земли: — Зачем вам старые преданья, Когда вы бездну перешли?! 1978

«Повернувшись на запад спиной…»

В. К.

Повернувшись на запад спиной, К заходящему солнцу славянства, Ты стоял на стене крепостной, И гигантская тень пред тобой Убегала в иные пространства. Обнимая незримую высь, Через камни и щели Востока Пролегла твоя русская мысль. Не жалей, что она одинока! Свои слезы оставь на потом, Ты сегодня поверил глубоко, Что завяжутся русским узлом Эти кручи и бездны Востока. Может быть, этот час недалек! Ты стоишь перед самым ответом. И уже возвращает Восток Тень твою вместе с утренним светом. 1979

«Что говорю? О чем толкую?…»

Что говорю? О чем толкую? К какому имени приник? Хочу окликнуть мать родную, Но позабыл родной язык. Упала молния раздумья, Не различая никого. И смех безумья, смех безумья Взорлил из сердца моего. Какая даль, какие муки, Какая русская судьба, Что не слова, а только звуки Могу исторгнуть из себя!.. 1980

Тайна славян

Буйную голову клонит ко сну. Что там шумит, нагоняя волну? Во поле выйду — глубокий покой, Густо колосья стоят под горой. Мир не шелохнется. Пусто — и что ж! Поле задумалось. Клонится рожь. Тихо прохлада волной обдала. Без дуновения рожь полегла. Это она мчится по ржи! Это она! Всюду шумит. Ничего не слыхать. Над головою небесная рать Клонит земные хоругви свои, Клонит во имя добра и любви. А под ногами темней и темней Клонится, клонится царство теней. Клонятся грешные предки мои, Клонится иго добра и любви. Это она мчится по ржи! Это она! Клонится, падает с неба звезда, Клонит бродягу туда и сюда, Клонит над книгой невинных детей, Клонит убийцу над жертвой своей, Клонит влюбленных на ложе любви, Клонятся, клонятся годы мои. Что-то случилось. Привычка прошла. Без дуновения даль полегла. Это она мчится по ржи! Это она! Что там шумит? Это клонится хмель, Клонится пуля, летящая в цель, Клонится мать над дитятей родным, Клонится слава, и время, и дым, Клонится, клонится свод голубой Над непокрытой моей головой. Клонится древо познанья в раю. Падает яблоко в руку мою. Это она мчится по ржи! Это она! Пир на весь мир! Наш обычай таков. Славно мы прожили сорок веков. Что там шумит за небесной горой? Это проснулся великий покой. Что же нам делать?.. Великий покой Я разгоняю, как тучу, рукой. Буйную голову клонит ко сну. Снова шумит, нагоняя волну… Это она мчится по ржи! Это она! 1981

Раздумье

Тихий край. Невысокое солнце. За околицей небо и даль. Столько лет простоял у колодца В деревянном раздумье журавль. А живые — над ним пролетали И прощально кричали вдали. Он смотрел в журавлиные дали И ведро волочил до земли. Но когда почерневшую воду Тронул лист на немытой заре, Он рванулся и скрылся из виду И… зацвел на далекой земле. Ослепленный алмазною пылью, Он ветвями на север растет. Ему рубят широкие крылья И швыряют в дорожный костер. А когда журавлиная стая На родимую землю летит, Он холодные листья роняет И колодезным скрипом скрипит. 1967

Отсутствие

Ты придешь, не застанешь меня И заплачешь, заплачешь. В подстаканнике чай, Как звезда, догорая, чадит. Стул в моем пиджаке Тебя сзади обнимет за плечи. А когда ты устанешь, Он рядом всю ночь просидит. Этот чай догорит. На заре ты уйдешь потихоньку. Станешь ждать, что приду, Соловьем загремлю у ворот. Позвонишь. Стул в моем пиджаке Подойдет к телефону, Скажет: — Вышел. Весь вышел. Не знаю, когда и придет. 1967

«Звякнет лодка оборванной цепью…»

Звякнет лодка оборванной цепью, Вспыхнет яблоко в тихом саду, Вздрогнет сон мой, как старая цапля В нелюдимо застывшем пруду. Сколько можно молчать! Может, хватит? Я хотел бы туда повернуть, Где стоит твое белое платье, Как вода по высокую грудь. Я хвачусь среди замершей ночи Старой дружбы, сознанья и сил И любви, раздувающей ноздри, У которой бессмертья просил. С ненавидящей, тяжкой любовью Я гляжу, обернувшись назад. Защищаешься слабой ладонью. — Не целуй. Мои губы болят. Что ж, прощай! Мы в толпе затерялись. Снилось мне, только сны не сбылись. Телефоны мои надорвались, Почтальоны вчистую спились. Я вчера пил весь день за здоровье, За румяные щеки любви. На кого опустились в дороге Перелетные руки твои? Что за жизнь — не пойму и не знаю. И гадаю, что будет потом. Где ты, господи… Я погибаю Над ее пожелтевшим письмом. 1967