Купеческий терем, простоявший без хозяев несколько лет (был оставлен на дворовых Митьку и Харитонку) вдруг заполнился шумом, гамом, детским голосами. Жена старшего сына Никиты принесла ему двоих сыновей и дочку, жена Егорши — сына и двух дочерей. И тот, и другой, по благословению отца и матери, нашли себе невест в Ядрове, и оба были довольны своими избранницами. А вот «младшенький» до сих пор всё ходил в холостяках.

— Пора бы и тебе, сын, жену в дом привести, — не раз говаривал Лазута Егорыч. — Аль девок мало на Руси?

— Не приглядел, батя, — смущенно отвечал Васюта.

— Коль не приглядел, так я пригляжу. У меня глаз наметанный, не ошибусь.

— Не надо, батя. Я сам.

— С каких это пор сыновья сами себе жен присматривают? Женишься, как и исстари повелось, по моей родительской воле. И на том шабаш!

Васюта помрачнел, замкнулся.

— Чего губы надул? Аль тебе родительские слова не указ?.. Такой-то видный детина, и всё девку не может заиметь. Да на тебя каждая заглядывается.

Васюта, единственный из сыновей, своим обличьем весь походил на мать. Необыкновенно красивый, русокудрый, с васильковыми глазами и густыми черными бровями, он действительно всем бросался в глаза, но ни одна из девушек не тронула его сердца.

— Чего, сказываю, застыл? Отвечай отцу, Васюта, — строго молвил Лазута Егорыч.

И Васюта неожиданно, залившись румянцем, молвил:

— А я, батя, хочу с тебя пример взять.

— Как это?

— Ты у отца своего дозволения не спрашивал. Сам мать мою, Олесю Васильевну, выискал и всю жизнь в любви прожил. Вот и я хочу свою любовь сам встретить.

Лазута Егорыч поперхнулся и долго смотрел на сына, не ведая, что и ответить. Его любовь к Олесе, кою он выкрал у купца Богданова, и в самом деле не входила ни в какие рамки старозаветных устоев.

Отец продолжительное время молчал, и, наконец, раздумчиво молвил:

— Мне Олесю, знать, сам Бог послал. Таких, кажись, и на белом свете не бывает. Буду рад, коль и ты такую суженую встретишь.

И с того дня Лазута Егорыч больше о женитьбе сына не заговаривал. Его захватили не мешкотные дела, кои надолго отрывали от дома. Князь Борис Василькович, по совету прозорливой княгини Марии, посылал его то по городам Ростово-Суздальской Руси, то в Великий Новгород, а то и, вместе с боярином Нежданом Корзуном, в далекую Золотую Орду. И всегда рядом с отцом были его неотлучные сыновья, Никита и Егорша, — отцовского корня, рослые, могутные, к любому делу привычные. Ранее они и сошенькой землю поднимали, и плотничьим топором изрядно владели, и в кузнечных делах были не последними. Сноровистые, толковыми выросли сыновья. Отличились они и в сече с татарами, когда сошлись в Ростове с ордынской сотней баскака Туфана.

Боярин и воевода Корзун как-то подметил:

— Добрые у тебя сыновья, без червоточины. Дружина их охотно приняла. А княжьи гридни [21] уж куда ревнивы и придирчивы.

— Не в кого им худыми быть, Неждан Иванович.

— Да уж ведаю, — добродушно улыбнулся Корзун. Он любил Лазутку, и не только за то, что тот дважды спасал его от верной погибели, но и за его нрав — общительный и бескорыстный, никогда ни жаждущий, ни чинов, ни славы, ни денег. Такой человек — большая редкость. Поражали в Лазутке, (он не любил, когда его называли по отчеству) и цепкий ум, и природная смекалка, и умение выйти из самого безнадежного положения. Таковыми надеялся увидеть воевода Корзун и его сыновей.

В последнюю встречу, Неждан Иванович посвятил своего старшего дружинника в тайны княгини Марии:

— Княгине доподлинно стало известно, что хан Берке крайне раздражен усилением Новгорода и Пскова, их независимостью от великого князя. Как ты уже ведаешь, Лазута Егорыч, псковитяне без дозволения Ярослав Ярославича возвели на свой стол литовского князя Довмонта. Ярослав угодил в страшную немилость Берке, и он задумал очередную пакость, коя может привести к новым междоусобицам. Великий князь разослал по всем Ростово-Суздальским городам гонцов и приказал удельным князьям собирать дружины на Псков.

— Худо, Неждан Иванович. Удельные князья не посмеют отказаться от приказа великого князя.

— А почему не посмеют? — с любопытством глянул на Лазутку воевода. Раньше он знал его как отменного воина, но далеко не проницательного государственного мужа.

— Увы, Неждан Иванович. Каждый князь скован ордынским ярлыком. Не угодить великому князю — потерять удельный княжеский стол. Ярослав мигом Берке науськает, а тот и без того недоволен русскими князьями. Так что, как ни крути, а собирать дружины в поход придется.

— Так-так, Лазута Егорыч, — довольно поскреб свою густую волнистую бороду Неждан Иванович. — А как же тогда с Довмонтом быть? Псковитяне его высоко чтят. Но коль всеми дружинами на Довмонта навалиться, то ему несдобровать.

— А на какой ляд наваливаться? Мекаю, Ярослав допрежь к Новгороду пойдет, а новгородцы, народ тертый, они ведают, чем великому князю ответить. Крепко ответить! Вот и придется Ярославу восвояси топать.

— Выходит, восвояси? — рассмеялся Корзун.

— Восвояси, Неждан Иванович.