Неопрятно плескавшийся кипятком.

На подножку хотел я вскочить. Без сноровки

Промахнулся, но поручни крепко схватил.

И походных ботинок пудовых подковки

Заскребли о бегущий перронный настил.

И повис я. И как у канатной плясуньи,

Что готова вот-вот потерять высоту,

Зябко волосы мне шевельнуло безумье,

И почувствовал я привкус крови во рту.

Поезд мчал. Я пытался подняться и, тужась,

Вверх хотел подтянуться усильем одним.

И под танец колёс, нагнетающих ужас,

Горло мне разодрало вдруг воплем немым.

Я висел, ручку чайника больно сжимая

В пальцах, красных от бешеного кипятка...

И летела черта надо мною прямая

Горизонта,

отчётлива и далека.

1962

ИГРА

А на земле идёт гигантская игра.

Играет море. Облака играют.

Мальчишка, мяч держа, кричит: «Пора!

Айда играть! Команду собирают...»

Как в мире разыгралось всё — смотри!

Играет крупом конь — струится грива.

Играет свет и тень. И фонари

Подмаргивают в сумерках игриво.

...Мне тож не чужд безудержный азарт,

Но я не выношу игры без правил!

Нельзя фигуру отдавать назад,

Уж коль противник твой её подставил.

И взгляда вбок лукаво не коси,

Подобно хитроватому авгуру,

И сам, смотри, обратно не проси

Потерянную второпях фигуру.

Бьёт карта карту. Нечет! Снова чёт!

Игра идёт по крупной. Просят сдачи.

«Ты жил?!» — «Да жил!» — «Так вот пришёл расчёт,

Давай плати! А как же, брат, иначе!»

1966

* * *

Она бывает там, где всё вразброд.

Нет глуше, сокровенней, своенравней,

Чем музыка, что вдруг плеснула в борт

Иль поздней ночью громыхнула ставней,

И чую: бездны тёмные дрожат,

Как будто доски зыбкого настила.

И был мой рот нетерпеливо сжат,

И волосы куда-то относило.

И влажно били ветки по плечу.

Когда ж пустая синь на небосклоне,

Я, запрокинув голову, кричу:

— Пролей немного музыки в ладони!

1963

РАБОТА

Я на кручу тяжёлые шпалы таскал.

Я был молод и тонок —

мне крепко досталось!

Но лишь пот в три ручья да надсадный оскал

На подъёме крутом выдавали усталость.

Налегая всем телом, я глину копал,

Я кидал эту глину лопатой совковой.

Я под вечер с лица потемнел и опал.

Землекоп из меня мог бы выйти толковый.

Я был выделен в баню для носки воды

В группе старых бойцов, работящих и дюжих.

Мы таскали три дня. На ладонях следы

Целый год сохранялись от вёдерных дужек.

Я поленья с размаху колол колуном,

Я для кухни колол и колол для котельной.

Только мышцы ходили мои ходуном

Под намокшей и жёсткой рубахой нательной.

Я был юным тогда. Был задор, был запал.

Только к ночи, намаявшись, словно убитый,

Я на нарах, лица не умыв, засыпал,

На кулак навалившись щекою небритой.

1955

* * *

Гастрольная тернопольская труппа...

Он и она. Но муж её догнал.

Удар ножа! Седой отец у трупа.

И занавес спускается. Финал.

...А в городке был май. И словно иней

Был лунный свет. Пылали облака.

И я шагал с воскресшей героиней

По улицам пустого городка.

Что ей, девчонке бешеной и шалой,

Что город спит, что поздняя пора?

Она б весь город подняла, пожалуй,

Петь и кричать желая до утра.

Она сирень ломала и дарила,

Раскидывала и рвала опять.

И, хохоча, с презреньем говорила:

— Зачем я воскресала?

Чтобы спать?

1961

КАМЕНЬ

Когда-нибудь вы провожали