Приготовления печёнки!

«Зачем?» — опрашивал я.

Я видел, как в ювелирном магазине

Женщина подбирала запонки:

«Мне нужен камешек

Зеленовато-синий,

Переходящий в лиловый,

А вы мне даёте

Лилово-зелёный,

Переходящий в синий!..»

Боже мой! Я сходил с ума!

Я погибал среди этих тонкостей,

Оттенков, нюансов.

Я брёл, волоча яловые сапоги,

Я был ошарашен, подавлен,

Сбит с толку.

И вдруг я понял:

Природа боится однообразия!

Она дробит и дробит

В своей гигантской ступе

Всё, что попадает под руку.

Мир — это лес,

В котором нет и двух

Одинаковых листочков.

Разнообразье — принцип,

Лежащий в основе жизни.

Ищите камешек того неповторимого оттенка,

Который единственно вам нужен.

Добивайтесь, бегайте,

Умоляйте!

Лишнее — необходимо!

1961

МАРС

Ты когда-то учил меня

Марс находить на небе.

Ты давал подержать на ладони

Пистолет «ТТ»...

Я почти забыл тебя.

Только помню кавалерийскую шинель

Да зубчатые,

Как будто бы из часового механизма,

Колёсики шпор.

Я благодарен тебе.

Но почему я полюбил

Арбатские переулки,

Где на особнячках с колоннами,

В тех местах,

Где отвалилась штукатурка,

Темнеет дранка,

Где, если заглянуть в окна,

Видны уголки багетов?

Большие куски штукатурки

Валялись на тротуаре,

И прохожие разносили

В самые дальние районы города

Следы.

Вздыхая,

Я ночами бродил

По хорошо промытой дождями

Москве

С тонкой тетрадкой,

Свёрнутой в трубку.

В ней были стихи.

За мной тянулись по всему городу следы.

Я задумчиво упирал трубку в подбородок,

Я дул в неё,

Я смотрел сквозь неё,

Как в подзорную трубу, на небо.

Я видел Марс.

Он был мне неинтересен.

1959

* * *

Стихам своим служу. Я, как солдат, пред ними

Навытяжку стою. Как я дрожу

Под взглядом их. С ребячьих лет доныне

Им, своенравным, я принадлежу.

Где жалость? Милосердье? Час едва ли

Я счастлив был! Спокойствие моё?

Они меня средь ночи поднимали

К столу!

Так поднимают лишь в ружьё.

Я верен им во всём. В любви. И в быте.

Гоняли по земле. Загонят в ад.

А при смерти им прохриплю:

— Простите,

Коль был я перед вами виноват...

1961

РЕБЁНОК

И вот идёт по городу ребёнок

С большою, вроде тыквы, головой.

Среди людей, автомашин, лебёдок,

Рискуя, словно на передовой.

От леденцов его ладони липки,

Не верит он в существованье зла!

А безмятежность медленной улыбки

Лишь с синевой поспорить бы могла.

Жизнь города его в свою орбиту

Ввела. Кричит кондуктор: «Не зевай!..»

Он на минуту чувствует обиду

И губы надувает на трамвай.

Гудки машин ему — как звуки лютен.

Идёт на них, неведеньем храним...

Как верует он в то, что абсолютен

Его покой! Мы — трусы перед ним.

1964

* * *

Там валуны, шершавые на ощупь,

Там тьма, и глушь, и травы по плечам.

Там в полдень рощи,

Как старухи, ропщут

И, словно дети,

Плачут по ночам.

Мы в том краю солдата схоронили.

Трещал сушняк, ручей гремел навзрыд.

Под рыхлым пнём, светящимся от гнили,

Сырою ночью был наш друг зарыт.

Тот низкий холм

Уже трава покрыла,

Его теперь и не отыщешь днём...

Лишь по ночам горит его могила