— Ты серьезно? — удивленно вскинула брови Тамара.

— Ну, приблизительно так… Я сама эти подробности много позже узнала: вытягивала из Артема все, что он помнил. Кстати, и я, и он считали, что Филя обратил на тебя внимание именно в тот вечер. Он ведь всегда и во всем Лешке подражал, соревновался. С тем, что Радченко сильнейший на площадке, он давно смирился, а вот что у него серьезные отношения с девушкой — пережить не смог.

— Особого внимания Филевского я еще долго не чувствовала… Процесс влюбленности набирал обороты, а я металась и не знала, что делать: следовать маминому правилу или же забыть обо всем на свете?

— Со мной происходило нечто подобное, когда мне понравился Артем.

— Это я потом поняла, что полюбила Алексея с первого взгляда, еще в лифте. Глупая была, вспыльчивая, несдержанная, бескомпромиссная, — продолжила Тамара. — С годами с картинок прошлого смываются детали, зато остается главное. Собственные ошибки в том числе… Только многие из них нельзя было не совершить, как нельзя не верить собственным глазам…

…Тогда еще Тамара была доверчива и наивна, как ребенок. Тот далекий вечер мог стать началом отсчета новой жизни, когда юная душа, реагируя на каждое прикосновение и каждый молчаливый взгляд, наполнялась необыкновенной нежностью и готова была вырваться из тела от избытка счастья. Возможно, ей это тогда и удалось, но ненадолго…

Возвращаясь на такси из ресторана, Тамара шутливо заявила, что роль сестры милосердия ей понравилась, а потому она обязана уложить Алексея в постель и выполнить все прописанные больному процедуры. Тот с ходу согласился: насколько ей хотелось о нем заботиться, настолько он жаждал этой заботы, и, несмотря на поздний час, она долго наносила мазь на распухший сустав подошедшей по форме пластмассовой крышечкой. При этом оба — и больной, и сестра милосердия — молчаливо улыбались. Закончив процедуру, она укрыла его одеялом, пожелала спокойной ночи, но тут Леша поймал ее руку и, сжав пальцы, жалобно спросил:

— А если больному станет хуже?

— Тогда вызывай «скорую», — осторожно вытащила она ладошку и поцеловала его в лоб, как ребенка. — «Скорая помощь» находится этажом выше, — уточнила она уже у двери. — Только не ошибись комнатой.

Наутро, вскочив ни свет ни заря, она сразу же поехала к родственникам. А так как племянница не баловала их частыми визитами, те были безмерно рады прибытию ранней гостьи и задержали ее надолго, почти до вечера. Покинув наконец гостеприимную квартиру, Тамара добежала до пустой троллейбусной остановки, взглянула на часы, нащупала в кармане металлический рубль, прикинула, сколько денег остается до стипендии, и решительно направилась к ближайшей стоянке такси.

Добравшись до общежития, она с ходу поднялась на пятый этаж, на носочках подошла к приоткрытой двери в комнату Алексея и замерла: рядом с ним на краю кровати сидела Лялька Фунтик и игриво касалась пальчиками обнаженного больного колена. Тюбик с мазью и вчерашняя пластмассовая крышечка лежали рядом.

— Ну вот, а ты со-про-тивля-я-я-лся! — пропела она томным голоском. — Теперь я буду твоей сиделкой, твоей сестричкой, твоей врачичкой!

Вдруг Тамара заметила, как Лялькина рука скользнула чуть выше больного места, сама она передвинулась на кровати и, нагнувшись, другой рукой обхватила голову Алексея… То, как он перехватил обе ее руки и увернулся от поцелуя, Тамара уже не видела. Отступив назад, она рванула прочь из темного тамбура. Доносившийся вслед приглушенный Лялькин смех еще долго стоял в ушах.

И хотя впереди ее ждал замечательный период, ради которого стоило жить, именно в тот момент закончился первый и такой незадачливый полет ее души. Памятуя о печальном опыте, в дальнейшем птичка-душа опасалась опрометчиво отрываться от тела, а коль и решалась, то тут же начинала метаться в панике — знала, что время полета ограниченно и надо успеть приземлиться до того, как тебя разобьет о землю сильнейший порыв ледяного ветра…

— …Опыт — штука не только созидательная, — прикурив очередную сигарету, философски заметила Тамара. — Опыт порой здорово подрезает крылья, — перевела она взгляд в сторону.

Огромный город давал знать о своем недалеком присутствии свечением над горизонтом.

— Томка, а ты писать не пробовала? — сверкнули в темноте отражавшие свет уличных фонарей огромные Инночкины глаза. — Ну, стихи или прозу?

— Прозу и стихи пишешь ты, дорогая, а я только бизнес-планы составляю, — усмехнулась Тамара. — Но теперь я хочу поговорить о другом. Мне кажется, ты забыла или намеренно не желаешь сделать что-то важное, — склонив голову набок, пристально посмотрела она на Инну. — Только не притворяйся, что не понимаешь, о чем я.

Зябко поежившись, стройная маленькая женщина прошла в другой угол террасы и, обхватив руками угловую колонну, отрешенно посмотрела в сторону города.

— Ты об Артеме?

— О нем, конечно! Насколько я помню, у него сегодня день рождения, а ты ищешь любую причину, чтобы не позвонить и не поздравить. Что же на самом деле творится на твоей площади Согласия? — покачала она головой. — А может быть, ты боишься, что Дени приревнует?

— Он не станет ревновать, — спокойно ответила Инна. — Здесь абсолютно нормально относятся к тому, что бывшие мужья и жены ходят друг к другу в гости. Я же не ревную, когда он обедает с какой-нибудь из бывших любовниц.