Пистолет вынырнул из мягкого нутра шубки, Егору казалось, что он даже видит тонкие белые волоски, налипшие на черную металлическую шкуру. Томочка держала оружие обеими руками, но дуло ходило из стороны в сторону, словно пистолет принюхивался, выискивая жертву. Правильно, он же слепой, видеть не способен, а нос длинный, учует.

– Тома, а ты помнишь сказку про Колобка, который от бабушки ушел, от дедушки ушел… – Дуло качнулось вправо-влево. – Если ты меня убьешь, фирма, как и все имущество, достанется Настасье.

Она только фыркнула. Не верит, значит, ну, ее дело. Томочка зажмурилась, и Альдов приготовился умереть.

Мне было больно. Мне было страшно. Мне было все равно, знакомое чувство, однажды мы с ним уже встречались. Внутри холодно, а кожа плавится от жары, хочется содрать ее всю, чтобы выпустить этот ужасный нутряной холод на волю. Возможно, хоть немного полегчает.

Честно говоря, слабо соображаю, где нахожусь. Чья-то кухня, чей-то дом, не мой и не Альдова. Запах полыни. Никогда не думала, что можно видеть запахи, оказалось, можно. Он серовато-зеленый, серебряная пыль на пушистой шубе болотного мха. Почти красиво.

– Эй, что с вами?

Ничего. Я в очередной раз умираю. Наверное, насовсем. Не больно, только обидно немного. Странное состояние: я вижу Васютку – выходит, это его кухня – и себя. Тело отдельно, душа отдельно. Тело говорит и кутается в халат.

Да, оно право, следует рассказать все до конца, а потом уже умирать.

– Она его убьет.

– Вы говорите о первой супруге, Томиле? – У Васютки плоское лицо и рыжие ресницы. А брови светлые, словно вылиняли от длительной носки. Мне стало смешно.

– С вами точно все в порядке?

– Альдова убьют, – напомнила я, пытаясь взять себя в руки. Истерический дурной смех душил изнутри не хуже змеи. – Он считал убийцей меня, а тут она… А я ни при чем! Ни при чем! – Смех вырвался на волю, а вместе с ним из глаз потекли слезы. Это в корне неправильно, я же ведьма, я не умею плакать…

– Ну, стреляй, чего ты ждешь? – Честно говоря, Егору до одури надоело сие представление. Скорей бы уж, Настасью жалко, но он слишком устал, чтобы бороться. К тому же против судьбы не пойдешь – шрам над бровью горел огнем, боль парализовывала и мысли, и тело. Вот оно, значит, какое – родовое проклятие, ты просто сидишь и покорно ждешь своей участи, не в силах изменить судьбу. Сейчас Томочка наконец наберется решимости, и боль, вырвавшись на свободу, сотрет человека-Альдова, зато выпустит волка-Альдова.

Томочка закусила губу. Верно, одно дело выстрелить исподтишка, а другое – глядя жертве в глаза. Егор улыбался. Томочка еще не поняла, что время играет против нее – с каждой секундой, с каждым вдохом выстрелить все сложнее, в голове появляются нехорошие мысли, а в руках дрожь.

Наверное, можно было бы что-то сделать еще вчера, когда Альдов догадался, но он устал. Ночью снились волки, заснеженное поле, чужой, пересыщенный запахами воздух, горячая кровь на губах и тоскливый зов потерянной луны. Пусть уж лучше пуля в череп – и адью, другие станут разбираться во всей этой куче дерьма. Сергей Федорович, например, ему Альдов рассказал все, без утайки. Сергей Федорович классный специалист, он позаботится и о Настасье, и о Юле. Его женщины ни в чем не будут нуждаться.

– Ну, так как, стреляешь? – Собственный голос удивил Альдова. Чужой, сиплый, точно простуженный, и неприятный.

– Да! – Тома все-таки выстрелила. Боль стала невыносимой. Боль разлилась по телу. Боль сожгла все внутри. Боль схлынула так же внезапно, как и появилась, а спустя миг вернулась, сосредоточившись в проклятом шраме над бровью и еще где-то над левым ухом. По шее потекло нечто мокрое.

– Стоять! – Серый человек, как показалось Альдову, выпрыгнул прямо из шкафа. Чуть позже Егор сообразил – пришелец появился не из шкафа, а из коридора, но вот откуда он взялся в коридоре?

– Ствол на пол! – Незнакомец в отличие от Томочки оружие держал уверенно. И орал как оглашенный. От его воплей боль расползлась по всей голове, и Альдов зажмурился, пытаясь определить, на каком свете он находится. Похоже, что на этом, вряд ли черти в аду носят костюмы и «ПМ». Но Тома стреляла. Она не могла промахнуться и тем не менее промахнулась. Егор машинально вытер шею. Посмотрел на ладонь – красная. Значит, не промахнулась.

– Егор… – Томочкин голос пилой врезался в уши. – Егор, ну скажи, скажи, что это несчастный случай…

Картинка перед глазами слегка дрожала, но Альдов сумел рассмотреть и комнату, в которой ничего не изменилось, и белое пятно норковой шубки на полу, и Томочку, и человека в сером костюме, который отчего-то выкручивал Томочке руку, одновременно разговаривая по телефону. Тома брыкалась и визжала, но Егор почти не слышал – в уши словно положили толстый слой ваты, сквозь который звуки пробивались с трудом.

Рубашка намокла, кровь следовало остановить, а Егор вытирал ладонью. Незнакомец, засунув телефон за пояс, повернулся к Егору и что-то сказал. Но вата не пропустила. На всякий случай Альдов кивнул, и пол под ногами подозрительно качнулся.