«Господи, да что же это такое происходит?..»

А слепой старец-священнослужитель уже возглашает с амвона:

— Христос воскресе!..

И пять женских голосов утверждают радостно:

— Воистину воскресе!..

Одна из монахинь помогает слепцу сойти с амвона. Неужели крестный ход?..

Да! Двери часовни открываются. Звезды заглядывают в ее глубину. Две монахини выносят маленькие хоругви. Ладони других бережно прикрывают слабые огоньки свечей…

И великая радость наполняет сердце Николая Павловича, радость, давно уже им не испытанная, — полноты жизни, уверенности в ее непрекращаемости. Он идет вместе со всеми. Идет со своим чемоданчиком в левой руке. И к нему приближается та самая женщина, что таилась в тени направо от двери.

— Здравствуйте, — говорит она. — Ну, вот и хорошо: вы здесь. Христос воскресе!

Воистину воскресе! — Они христосуются. — Но… кто вы?

— Не узнали? Вчера…

— Ах, записка!..

— Ну да! Сейчас пойдем на батарею — там нас ждет Вася. А потом к морю — шаланда придет на рассвете.

— Как прекрасно вышло, что мы встретились именно в час заутрени!

— Это случайно, — улыбается девушка спокойными глазами. — Но, конечно, это хорошо. Вася скрывается на Басаргинской батарее, в каземате. Его чуть было не поймали на этих днях в городе. Иначе нам нельзя было с вами встретиться.

— Я так благодарен вам!

— Я знаю. Не надо только об этом говорить.

— Какой удивительный священник! Он слепой?

— Да. Он очень стар. И эти монахини тоже удивительны! Многие уехали кто куда, а эти вот остались. И что их ждет?..

— Но они не хотят уезжать?

— Нет! Они настоящие христианки, как в древности, — знаете?

— Представьте, я думал об этом. Когда я оказался в этой часовне, я подумал, что таинственная сила перенесла меня на полтора тысячелетия назад, в древний Рим. Мы еще вернемся в церковь?

— Нет, уже будет поздно.

VI

По хребту Басаргина девушка и стареющий мужчина идут к батарее. Та же шоссированная военная крепостная дорога, но, приближаясь к морю, она снижается и вновь погружает путников в туман, и всё ближе слышится звон сигнального колокола на оконечности мыса; так же, как и раньше, воет сирена.

Но теперь ни туман, ни сирена, ни похоронный голос колокола уже не гнетут душу Воронца: одиночества нет — он среди своих! Да разве уж так страшна смерть, если над тобой пронеслось пасхальное чудо с этими величайшими из когда-либо сказанных слов: воистину воскрес!

Да и нет ее вовсе, смерти, как нет косматой Бабы-Яги, которой пугают только детей.

— Далеко еще? — спрашивает Николай Павлович у своей спутницы больше для того, чтобы начать разговор.

— Скоро придем, — отвечает та. — Разве вы недавно во Владивостоке?

— О, давно!..

— И не знаете его окрестностей?

— А зачем их знать?

— Ну, мало ли! Здесь очень красиво летом… Море видно далеко, до самого горизонта.

— Я, знаете, бухгалтер.

— Бухгалтер? Гроссбухи, счеты, счета… Я этого не понимаю.

— А что вы понимаете?

— Ну, многое! Я умею плавать, стрелять из револьвера…

— А зачем это девушке?

— Что, плавать?

— Нет, стрелять…

Спутница смеется. Потом спрашивает:

— Как вас зовут?

— Николай Павлович. А вас?

— Леля. Вы знаете что?.. Вы похожи на моего папу. Только он был ветеринаром.

Николаю Павловичу и хорошо, и весело, и немного обидно: разве уж такой он старик? Но все-таки славно, что рядом с ним идет эта девушка… с глазами такими спокойными, уверенными.

— Вот мы и пришли! — говорит она.

Дорога поднимается на холм, которым оканчивается мыс. Ниже — обрывистый каменный спуск к морю, и именно там, внизу, из молочно-белого марева тумана и бьет, бьет сигнальный колокол, предупреждающий мореходцев.

— Пришли?

— Да.

Еще несколько сотен шагов, и черными силуэтами в тумане, всё же уже редеющем, начинают вырисовываться бетонные строения покинутой береговой батареи. Три тяжелых каменных куба казематов с бетонными же «продухами», прикрывающими их входы. Какая-то каменная круглая вышка перед ними и огромные пушки в пролетах между казематами. Пушки подняли вверх свои дула; эти старые Крупповские орудия никогда уже не будут больше стрелять…

— Сюда, сюда… За мной!

Девушка уносится вперед по утрамбованной площадке батареи. Она бежит к «продуху» одного из казематов — дальнего. И на бегу кричит:

— Вася, Вася, это мы!.. Христос воскресе!..

— Воистину! — откуда-то из глубины, будто из-под земли, отвечает знакомый Николаю Павловичу голос, и из-за «продуха» показывает Василий Петрович Громов — Васька Студент, как его называют контрабандисты. Он поднимает руки, потягиваясь и зевая.

— Пришли? — говорит он. — Ну и слава Богу! Похристосуемся, Леличка.