Шрифт:
– Да брось ты. Она маленькое злобное чудище. Но это не мое дело, понятно? Куда его положить?
– А вот сюда, драгоценный тане, тут у него кроватка вот...
Чувствуя себя довольно странно, Умо положил "партнера" - сделанного с какого-то неведомого ему парня, скопированного до мелочей, - на казенную кровать. Выдернул "болты" из шеи, из плеч, из живота и бедер.
– Оружие мне такое же найди.
Рунбе шумно выдохнул и исчез. Умо посмотрел на "Себастьяна", осторожно повернул его лицом к стене и стал переодеваться.
Несмотря на "куколок", в привратницкую Умо вернулся в странно приподнятом настроении. И согласился на реванш.
И проиграл.
Рунбе с недоверием глядел на доску. Даже обнюхал ее почти. Посмотрел на Умо. Еще раз на доску.
Умо рассмеялся и закатал рукав.
Полкомплекта вытащил из кармана медицинский одноразовый набор.
– Рукавчик уж поднимите повыше, тане. На запястье вены мелкие, а я стар уже, вижу неважно.
Это было почти как в день донора - и даже пакет стандартный. Умо расслабился и ждал, пока он наполнится. Голова немного кружилась, но и раньше так бывало.
– Ну, вот и все, драгоценный тане. И все довольны, и вы, и старый Рунбе...
Ручку-то сожмите, подержите так...
И подставил палец под последнюю каплю, вытекшую из иглы. Полюбовался и вдруг разинул щербатую пасть и слизнул кровь с таким видом, будто надеялся, что у него сейчас вырастет новый глаз.
– Много вам лет, тане, порадовали старика!
– Чем ты его порадовал?
– Линза заглянула в привратницкую.
– О, нашел себе партнера! Я там есть хочу, на желудочный сок вся изошла, а они в камешки играют! Что? Святая рванина, вы чем тут занимаетесь?
– Ничем таким особенным, - в одни голос отвечали Умо и Полкомплекта. Но мешок с кровью Рунбе все же предпочел сунуть в холодильник тайком от Линзы.
Рука болит...
– Это от инъекций. Это пройдет.
Тело как будто невесомое. И не слушается. Но не страшно, потому что на Гиса можно положиться. Он не уронит.
– Из тебя отовсюду иглы торчали.
– Как из святого Себастьяна...
– Гм... да. Пожалуй.
– Я видел одного... там...
– Во сне. В бреду, точнее. Я ведь тебе много раз говорил - правила есть правила, нельзя ими пренебрегать. Мальтийская лихорадка! В наше время...
– Опять ты прав, Гис... Как всегда. Значит, я болел?
– Сырая печень - это опасно. Вечно тебя тянет на всякие... эксперименты.
– А... почему ты здесь? Отпусти меня, я встану...
– Не отпущу. Однажды отпустил - вот что получилось. Подожди немного.
Белое, все вокруг белое, синее и золотое, струится и течет. Кроме Гиса. Гис - как скала.
– Мы дома?
– Я дома.
Так легко, так удобно. Так спокойно. Если бы еще не ныла рука.
– Ты привез меня к себе?
– Побудешь здесь, пока не оправишься. Не хочу, чтобы ты был один. Потом...
– Ну его, это "потом". Пусть будет как сейчас. Сейчас хорошо.
– Вот и отлично. Я рад, что тебе хорошо. А еще мы с тобой обязательно доиграем. Ну вот, смотри.
Посреди света, струящегося, омывающего неверные, еще слабые ноги, - доска. Та, которую Гису подарил, с набором настоящих камней - серовато-белых и темно-коричневых, неровных, обкатанных водой.
– Ты... не трогал ее? Восемь лет?
– Только пыль вытирал.
– Ну, нет, Гис... Это же несерьезно...
– Это очень серьезно, дорогой мой, - силуэт, такой знакомый, черный против света...
– Садись. Я так ждал тебя.
– Ты привез меня сюда, как только я очухался от болезни, чтобы... чтобы доиграть ту партию в го?
– Посреди которой ты встал и ушел, да.
– Гис, ты... ты шутишь? Я ведь потому и ушел, что я ненавижу го, я никогда не выиграю у тебя, я вообще не хочу играть!
– Сядь, пожалуйста. Ты не выиграешь, если не будешь играть. На этой доске все, что тебе пригодится в мире: правила, отвага, упорство и хитрость, надежда, стойкость...все, - и ты не хочешь играть?
Свет обтекает тьму, обрисовывает скулы, нос и губы, жесткий подбородок, вспыхивает на "ежике" темных волос, наполняет сиянием глаза.
– Я люблю тебя, Умо, сердце мое, - говорит Гис Рохард.
– Но я должен доиграть эту партию. Ради любви нашей - давай доиграем.
– Вот же дурак.
Старая проваленная кровать скрипит и гнется. Левая рука ноет в локте. А, ну да. Проиграл пол-литра крови одноглазому... И Линза выпрямляется и уходит на свое место. Она двигается неслышно, как привидение.