— Может быть, ты не начальник дворцовой стражи, а тайный христианин? — сурово спросил раджа.

— О, божественный, — спокойно сказал Варун. — Каждый день я несу во дворце службу, но, если мой господин прикажет, я займусь поисками этого опасного человека Дионисия. Я обыщу все джунгли княжества, а если понадобится — и за его пределами, все его самые дремучие дебри и приведу Дионисия к ногам моего господина.

— Вот этот человек… — раджа указал на коленопреклонённого Нидана. — Этот человек укажет тебе место, которое христиане называют пустынью и где они, как сами полагают, спасаются. Наверняка Дионисий среди них. А если нет, то христиане должны указать место его пребывания.

— Слушаюсь и повинуюсь!

— И всё же я спрошу у тебя, Нидан, — сказал раджа, — почему ты так взволнован? Неужели тридцать миллионов ындийских богов не победят одного Распятого?

— Я боюсь, о, божественный! — что при Распятом ындусы забудут своих богов, как забыли их брахманы, принявшие бесерменство.

— Люди на наших землях всегда отличались веротерпимостью, и тебе, Нидан, следовало бы смотреть на христиан сверху вниз, как смотришь ты на людей, когда собираешь налоги.

Слова раджи несколько озадачили Нидана, и, заметив это, раджа сказал:

— Мы можем принять в свой пантеон и Распятого! И помни, Нидан, облако моей милости ещё не дошло до тебя!

В тот же день, когда вечернее облако заблестело огнями, Нидан привёл воинов раджи к кельям катакомбных монахов. Из кустов хорошо просматривались угловатые скальные подножия с выбитыми в них пещерами христианских отшельников. Из келий слышалось тихое молитвенное пение. Начальник стражи кивком поблагодарил судью и велел уезжать. И дал молчаливый знак воинам, и те вышли из леса и, поспешая, двинулись к кельям.

Нидан не смог далеко отъехать, потому что у скал происходило нечто интересное. Судье хотелось вернуться. И вдруг конь стал — на дороге танцевала змея. Жутко, когда змея танцует под звуки флейты заклинателя, совсем жутко, когда змея танцует одна. Конь трусливо сучил ногами, всхрапывал и пятился. Нидан спешился, перебил змею щелчком кнута и по детской привычке распотрошил ей голову. И поспешил в лес.

Было тихо, даже обезьяны примолкли. Нидан воровато выглядывал из-за куста.

Воины Варуна вывели отшельников из пещер. Христиане пели с опущенными головами. Воины наставили на них копья, точно на диких зверей. Подошёл Варун, и копья опустились. Варун о чём-то говорил с отшельниками, но до них было далеко, и судья ничего не слышал. Нидана несколько удивило мягкое обращение Варуна с христианами. И вдруг вспомнился вопрос раджи: «Ты начальник стражи или тайный христианин?» «И откуда, — спросил себя Нидан, — откуда начальнику стражи знать имя монаха, который огласил царевича? («Я поймаю этого опасного человека Дионисия»). Откуда ему знать имя, если при нём оно ни разу не произносилось?»

— Не моё дело, — цыкнув, сказал себе Нидан. — Не моё дело, — повторил он, оседлав коня. И дал стрекача.

В деревню он въехал, когда солнце только чаяло взойти. Молочница Анасуйя метнулась навстречу, когда судья подъезжал к своему дому. Она прижимала полные руки к полной груди, но от волнения и радости не могла произнести ни одного слова. Было понятно, что женщина хочет рассказать свежие новости. Нидан смачно сплюнул жёваный бетель. Анасуйя перестала улыбаться и почти с обидой сказала:

— Я хотела… — и, оставив молоко и творог, грузно поплелась прочь, гордо выпятив полную грудь. Судья наморщил свой горбатый носище и посмотрел вслед молочнице с таким грозным видом, будто хотел спросить, почему её, вдову, брахман не обрил после смерти мужа. Навстречу Нидану вышел один из братьев. Он улыбался:

— Тут у нас такое… такое произошло! Ты ещё ничего не слышал?

— Нет, а что произошло?

— Тогда слушай!

Несколько лет спустя, за девять дней до Филиппова поста, милостью Божьей пройдя три моря, в Крыму, в умирающей генуэзской Кафе, на русском подворье Офонасей Микитин будет рассказывать купцам о своём хождении:

— Время продолжало идти странным образом. Казалось, не один год прошёл с тех пор, как я покинул колодец. И вот однажды я услышал над лесом трель ястреба. Гордая птица словно жаловалась на что-то. Созерцая ястреба, я принял его за свою душу и увидел происходящее внизу его зрением. Около угловатых скальных подножий столпились люди. Их фигуры чётко вырисовывались на фоне светлой травы. Несколько человек в подрясниках стояли с низко опущенными головами. Воины окружали их.

— Мне нужен монах Дионисий, — сказал один из воинов, — ибо он совратил сына раджи от веры отцов. Если вы, отшельники, укажете место, где он прячется, я отпущу вас.

— Дионисия нет среди нас, — сказал один из монахов, — и мы не любопытствуем, где он.

— Вы, христиане, не умеете лгать, — сказал тот же воин, — я по твоим глазам вижу, старик, что ты знаешь место, где прячется Дионисий.

— Дионисий не прячется — Дионисий спасается… Ты прав, воин, мы, христиане, не умеем лгать. Я знаю, где Дионисий, но тебе не скажу! А если и скажу, ты не найдёшь его, потому что он сам ещё не знает, кем он действительно является.

— Ты говоришь непонятно, старик! Но я развяжу тебе язык!