Сид взглянула на меня широко посаженными глазами и отвернулась.

— Это мои проблемы, — сказала она.

И внезапно в кухне стало так тихо, что можно было слышать, как съеживается мой член.

Я ждал Пегги возле клуба.

Я сидел в машине, не заглушая двигатель, и изредка отводил взгляд от двери, чтобы взглянуть на часы.

Без десяти двенадцать. Она сказала, что выйдет в полночь. Перед дверью стоял огромный мужик, лысый гигант в коротком черном пальто со строгим воротником, и с удивительным изяществом поднимал и опускал красную бархатную веревку. Он невозмутимо смотрел на детей в очереди, позволяя им входить, когда у него появлялось подходящее настроение. Гамельнский крысолов [17] , переевший стероидов. Я мечтал, чтобы минуты проходили поскорее.

Потом я увидел Пегги и ее подружку. Слишком короткие юбки, слишком высокие каблуки. Смеются, радуются, и это хорошо. Но вместе с компанией парней, и это плохо. Один из парней трепался без умолку, пытаясь их в чем-то убедить — покататься, устроить вечеринку. Давая понять, что ночь только начинается.

Я узнал его.

Большое тело — слишком большое для его возраста — и щетина на лице, как черное облако. Уильям Флай говорил, а Прыщавый и остальные держались в сторонке, с застывшими ухмылками на уродливых рожах, довольствуясь тем, что взрослый парень сам ведет беседу. И он продолжал говорить. Пегги повернулась посмотреть на него, со смехом откинув голову.

Она была хорошая, здравомыслящая девочка. В школе вокруг нее все время вертелись мальчики. Но не такие. Она покачала головой, ее улыбка погасла, и она отвернулась.

Уильям Флай потянулся и схватил ее за запястье.

Я выскочил из машины и окликнул ее. Я шагнул вперед и чуть не попал под передние колеса грузовика. Водитель нажал на гудок, и пока это происходило, Пегги с подружкой подбежали ко мне через дорогу.

Компания смотрела, как они уходят, усмехаясь и отпуская идиотские шутки.

— Спасибо, что приехал, Гарри, — сказала Пегги и взглянула на часы. — Мы ведь не опоздали?

Я посадил их в машину и нажал кнопку, блокирующую замки. Двух девчонок, одетых как женщины. Дочь посмотрела на мое лицо в зеркало заднего обзора.

— Что случилось? — спросила она.

— Ничего, — ответил я. — Пристегните ремни.

— Посмотри на мой домик, папа, — сказала Джони.

Я опустился на четвереньки и заглянул в огромную картонную коробку из-под холодильника. Джони посадила вдоль стен мягкие игрушки и кукол. В свои семь лет она была уже довольно большой девочкой для таких игр и чувствовала это. Над ней довлела необходимость взрослеть, и это заставляло ее скучать по прежним временам. Ей хотелось быть маленькой девочкой. Она тосковала по простым удовольствиям вроде игр с Кеном и Барби.

— Можешь зайти в гости, если хочешь, — пригласила она, пересаживая кукол Братц и обезьянку из Лондонского зоопарка.

Я влез в коробку, и Джони пришлось повернуться на бок, чтобы я поместился. Коробка была размером с телефонную будку. Хохоча, мы выглянули наружу. Сид вошла в комнату и уставилась на нас.

— Очень занят? — спросила она.

На ней было пальто. Она собиралась уходить. Это было первое, что я понял.

— Я просто сделал чашку кофе, — ответил я. — А потом собирался вернуться к работе.

Я выбрался из коробки. Новый холодильник самодовольно гудел. Сид открыла дверцу и достала бутылку воды.

— С утра до ночи смотреть старые сезоны «Билла»? — уточнила она. — Чудесная работа, ничего не скажешь.

— Это не «Билл», — ответил я. — Это «Мусора: Нечестный полицейский». Ты знаешь этот сериал. Я думал, ты им увлекаешься. А я только…

— Да, — прервала она меня. — Я знаю.

Золотистый свет падал на нее из холодильника. Она закрыла дверцу, и свет исчез.

— Пегги присмотрит за Джони, так что не давай ей отвлекать тебя.

— Папа просто зашел в гости, — сказала Джони.

Сид наклонилась и поцеловала ее в макушку.

— Мы не оставим эту коробку в доме навсегда, — сказала она и выпрямилась, когда в комнате появилась Пегги.

Пегги закружилась, словно в медленном бальном танце, и склонилась перед коробкой.

— Хочешь зайти в гости? — спросила Джони.

— С удовольствием, милая, — засмеялась Пегги и влезла в коробку.

Входная дверь тихонько закрылась за Сид, и я какое-то время смотрел в ту сторону. Потом вошел в кухню и взял в руки чайник, не слыша, как играют мои дочери, и не обращая внимания на гул холодильника. Мои мысли были далеко, честно говоря, на холмах Северного Лондона. Я вышел в прихожую и снова уставился на дверь.

Я сочувствовал Сид. На самом деле. Ей было нелегко. Она не могла проделывать это с легкостью.

И я не мог обвинять ее. Правда.

Если не обращать внимания на тот факт, что она вырвала мое сердце и разбила его на миллионы крошечных осколков, я даже понимал ее.

Потому что разве это измена, если вы сыты кем-то по горло?

Я стоял напротив дома на Белсайз-парк.

Меня не волновало, смотрят ли на меня соседи как на вора, изучающего место будущего преступления. Какая разница, видно ли меня из его квартиры. Меня не заботила вся эта ерунда. Я хотел вытащить на свет все грязное белье, неважно, насколько уродливым оно было. У меня болело сердце оттого, что так много оставалось несказанным, невидимым, неизвестным.