— Чудовище, — прохрипела я. — Какое же чудовище.

Семнадцать лет целенаправленно убивал потомков трех Созидающих, потому что испугался, что в любой момент с ними могут повторить опыт, который проделали с моей матерью. И если не это поколение, то следующее могло родиться с даром Созидания. Соперников и противников у Вайториса могло прибавиться, и он начал выводить семя своих друзей под корень. Но… Но тот младенец, которого спрятал Регин! Что стало с ним?

Мой взгляд метнулся к кровати. Скай беспокойно ворочался. Возможно, он смотрел во сне мои воспоминания? Тем лучше, не хочу повторять всё это вслух. Слишком тяжело, слишком ужасно то, что я подслушала в тот день.

— Младенец… Я спрятал младенца, — машинально прошептала я, повторяя слова Региниса.

Скайрен Аквей потомок выжившего младенца? Наверное. Скорей всего, иначе откуда дар? Но! Но от магов рождались только маги! Сколько выросло поколений после того, как отец, Регин и Оркан решились связать свою судьбу с женщинами из этого мира? Не десять и не двадцать лет. Сто? Пятьсот? Достаточно для того, чтобы они с уверенностью говорили, что в детях нет дара Созидания. Были уверены в том, что это невозможно. Тогда как? Дети спасенного малыша должны быть магами и не больше. Но Скай — творец… Непонятно. Не получается. Значит, что-то было еще? Что?! А мой брат? Что стало с ним? Вайторис убил Кая?

— О-ох, — простонала я, вспоминая лицо своего неугомонного братца. — Не хочу, нет…

Мотнула головой, отгоняя жуткое видение безжизненных карих глаз. Скай застонал вслед за мной. Я вскинула голову, мгновение смотрела на него и поползла к кровати. Добравшись, сжала свесившуюся с края ладонь своего водника, прижалась у ней щекой и зажмурилась…

— Что случилось?

Мама входит следом за мной в разгромленный кабинет.

— Они ушли, — бесцветно отвечаю я.

— Куда?

— Кажется, убивать Вайториса, — произношу я и порывисто оборачиваюсь к маме.

— Чего? — недоуменно переспрашивает она.

Потрясение от услышанного, от всего, что здесь произошло, наконец, сказывается, и я бросаюсь на шею матери. Мне страшно. Страшно и до безумия жалко тех, кто умер по злой воли того, кто должен хранить жизнь. Проходит немало времени прежде, чем я успокаиваюсь и начинаю рассказывать маме, что сумела узнать из-за своего вечного любопытства. Мама бледнеет, она до боли стискивает мои пальцы, но больше никак не проявляет своего потрясения. Затем вытирает мне слезы и деловито говорит:

— Мужчины сами разберутся, а мы пока наведем здесь порядок. Неси веник, воду и тряпки. Хотя нет, сначала вынесем хлам.

— Мам, — мой голос дрожит. Я не понимаю маминого спокойствия, но она лишь сводит брови и указывает мне на хлам.

— За дело.

Постепенно раздражение и даже злость на маму заставляют меня перестать думать о том, что сейчас где-то там папа и Регин, возможно, сражаются с огневиком. И Оркан… Успокаиваясь, я не знаю, как относится к нему. Вспоминаю, каким сломленным он казался. Понимаю его боль. Ему пришлось узнать о предательстве лучшего друга. Наверное, Орканису больней всех, но, кажется, он подвел папу и Региниса своим порывом. А еще мне до конца не верится, что Вайторис мог так поступить.

Я вспоминаю его лукавый взгляд, извечную ухмылочку. Он тоже приносил нам с братом игрушки и сладости, когда приходил в гости. Играл. Со мной реже, чаще с братом. Они устраивали скачки, сражались в дурашливых поединках на мечах, иногда боролись, и веселый огневик поддавался. Я маленькая смеялась, глядя на их возню. И вдруг говорят, что он хочет нас убить? Но это же невозможно! Или возможно?

Мне вдруг вспоминается оценивающий взгляд, которым однажды Вайторис смотрела на меня. В нем в тот момент не было ничего от прежнего дяди Вайтора. А еще вспоминается недавнее прошлое, когда меня мотало между деревьями. Ведь и вправду он мог задержать папу разговором. Отец, так или иначе, но всегда следил за тем, чтобы я была в безопасности. Весь Холм и лес за ним — глаза и уши Терраиса. И если рядом со мной становилось жарко, он всегда появлялся. Да, к Тьме! Последние несколько лет папа только и делает, что наблюдает за мной. Водник и воздушник грызутся, землевик следит за ними, а огневик плетет свои сети.

И вновь мне становится страшно. Если это всё так, если добрый дядя Вайтор вовсе не добрый, то Регинис может уже не вернуться ко мне! Или папа… Я порывисто оборачиваюсь к маме и замечаю, что она совсем не спокойна. Думая, что я поглощена своими мыслями, она останавливается и бездумно смотрит в пространство перед собой. Мама кусает губы — это верный признак тревоги. Она тоже переживает. Подхожу к ней со спины, обнимаю, укладываю голову на плечо. Мама вздрагивает, словно вырывается из глубокой задумчивости. Она целует меня и велит:

— Продолжай.

Мы выносим с ней весь хлам. Выметаем мусор, отмываем кабинет. Мама не может использовать магию, а мне папа запретил использовать дар там, где можно поработать руками.

— Это кощунство — тратить силу стихии там, где достаточно провести один раз тряпкой. Наша сила — это великий дар, а не облегчение мелких нужд.

Я привыкла к этому правилу и уже давно не спорю, приняв папино учение за истину. Поэтому уборка занимает уйму времени. Мама решает прибраться и в других комнатах, и когда мы заканчиваем, на улице уже начинает темнеть.