Мне уже становилось несколько стыдно за свое лицемерное поведение, но, к счастью, в дальнейших изысках уже не было нужды, поскольку Оуэн снова повернулся в мою сторону с дерзкой улыбкой превосходства и пригладил свои волосы, что делал всегда, когда намеревался совершить нечто ублажающее свое тщеславие. Ветер, будто ожидая этого жеста, тут же вернул его шевелюру в исходное положение.

— Очень хорошо. Я поведаю тебе тайну сердца королевы Мейв.

Начало прозвучало весьма интригующе.

— Прошу тебя, сделай это, — откликнулся я с искренним энтузиазмом.

Оуэн колебался, упиваясь моментом. Далеко не всегда ему предоставлялась возможность полностью завладеть моим вниманием. Пауза затянулась настолько, что я вынужден был своим ворчанием заставить его продолжать.

— Когда Мейв стукнуло всего лишь восемнадцать лет, она уже прославилась как беспощадный воин.

Он перешел на свой поэтический язык, который, как и все прочие барды, использовал при изложении своих историй. У него был свой ритм и несколько примитивный лексикон. Обычно подобный стиль повествования клонил меня в сон, но, к счастью, у меня в буквальном смысле под рукой было превосходное лекарство от сонливости — я просто заставил лошадей ускорить свой бег. Разумеется, управление быстро мчащейся колесницей могло заставить очнуться кого угодно даже при значительно более усыпляющих воздействиях.

— Она сражалась бок о бок со своим отцом на поле брани при Гленарборо и срубила не меньше голов, чем любой из его великих воинов, а также спасла его жизнь, по крайней мере в одном случае. К тому же она слыла и лучшей из охотников, так что не только охотилась наравне с мужчинами, но и всегда шла впереди, заставляя их с трудом поспевать за ней. Она всегда первой оказывалась у намеченной добычи, а порой даже опережала гончих псов. Однажды Мейв голыми руками удавила гигантского вепря, покалечившего двух воинов (я с трудом подавил улыбку). Она слыла необузданной, стойкой в битве, и считалась лучшим наездником во всей армии, будучи при этом красавицей, каких поискать. Во время стремительной скачки ее волосы развевались за ней, как шаль, сотканная из чистого золота. Даже враги, когда она обрушивалась на них, умирая, восхищались ее красотой. Ее ноги и руки были сильны и превосходной формы, груди совершенны, а спина стройна, как кипарис. Она знала многих мужчин, но не позволяла никому из них стать ее властелином.

Оуэн замолк. Я выжидал, не позволяя себе роскошь едкого комментария, так и вертевшегося у меня на языке. Это могло вызвать его раздражение и отказ продолжить свой эпический рассказ. Он облизнул губы и сделал глубокий бардовский вдох.

— Однажды Мейв с группой воинов охотилась в лесной чаще, и случилось так, что она с тремя спутниками отделилась от основного отряда. Они не смогли найти дорогу домой до наступления темноты. Все устали, лошади уже не могли идти дальше, поэтому, когда они набрели на дом, стоявший на небольшой поляне, то попросили хозяев приютить их. Живший там дровосек и его сын накормили путников и предоставили им ночлег. После ужина четверо гостей вскоре уснули крепким сном, поскольку были утомлены охотой, да и в доме было тепло, к тому же они с избытком отведали хозяйского эля. — Он снова сделал паузу.

Я позабыл об осторожности, поскольку мне становилось скучно.

— Давай дальше, что же случилось потом? — в нетерпении спросил я.

Он позволил радости, вызванной тем, что аудитория жаждет его слов, несколько исказить ритмику речи. При этом всем своим видом он продемонстрировал некоторое недовольство моими возгласами, но затем все же снисходительно улыбнулся, как бы давая понять, что от меня он другого и не ожидал, и продолжил:

— Уже настала середина ночи, когда Мейв проснулась, обнаружив у горла холодную и острую сталь. В нескольких дюймах от ее лица зловеще ухмылялась физиономия дровосека, а позади маячил его сын. Она открыла было рот, чтобы позвать на помощь, но хозяин дома с силой прижал меч к ее горлу.

— Можешь звать, кого пожелаешь, но это ничего не изменит, — заявил дровосек, — они тебе уже не помогут.

Он отодвинулся, и Мейв увидела своих товарищей, лежавших недвижимо в лужах крови с перерезанными горлами. Все они находились в позах спящих людей, и Мейв поняла, что они были убиты предательски, не имея возможности сражаться. Она села, проклиная дровосека за убийства, поправшие священный обычай гостеприимства.

— Зачем ты сделал это? — спросила она. — Теперь ты очутился вне общества уважаемых людей, вне защиты короля. Все мечи и копья будут направлены на тебя. Мои братья станут требовать у тебя кровавой платы, а заплатить вы сможете только своими жизнями.

— Я совершил это потому, что твой отец отправил меня в ссылку, лишил меня чести и назвал меня трусом, — ответил дровосек.

— Если он это сделал, значит, так оно и есть, — сказала Мейв.

Мужчина толкнул ее на пол.

— Если я таков, значит, мне нечего терять, — проворчал он. — Я прикончил его воинов, а сейчас овладею его дочерью, и мой сын тоже. Если будешь противиться, то умрешь. — Он ухмыльнулся, показывая при свете огня свои черные зубы. Его голос звучал льстиво, как у отравителя, предлагающего испить чашу вина с ядом, при этом нож продолжал оставаться у ее горла. — Покорись, и, может быть, я сохраню тебе жизнь.

— Ты совершаешь самую большую ошибку в своей жизни, — сказала она. — Ты не смеешь дотрагиваться до меня. Если бы ты попросил о помощи, я могла бы отблагодарить тебя за гостеприимство, несмотря на то что король — мой отец, и изгнал тебя. Вместо этого ты коварно предложил нам кров, а затем зарезал моих друзей и напал на меня. Ты нарушил законы чести и доверия, которые соединяют людей. Ты не мужчина!

Дровосек хмыкнул.

— Не мужчина, да? Ну, это мы еще посмотрим! — Он разорвал на ней рубашку, обнажая груди.