— Ты видела, он покраснел, — шепнула Рената подруге пять минут спустя, когда они уселись на скамейке-качалке под навесом, увитым канадским виноградом.

В нескольких шагах от них, в гостиной, началась игра, и Андреа уже успел задать один из своих обычных риторических вопросов «Ангел?.. Как же удлинить это слово?»

— Да, я заметила, — ответила Вивиана не таким тихим голосом, зная, что звуки с балкона доносятся куда менее отчетливо. Вытянув ноги, она посмотрела на Ренату. Увидела ее осунувшееся, грустное личико. Грим, положенный, как всегда, неправильно, не скрывал синяков под глазами, а, наоборот, подчеркивал их. Волосы зачесаны назад, возможно, для того, чтобы заметнее были две крупные искусственные жемчужины в ушах — свидетельство более чем скромных запросов Ренаты и щедрости Андреа, во всяком случае по части серег.

— Но пока он ничего себе не позволяет, я ограничиваюсь тем, что поддразниваю его. Знать бы только, как и когда я дала ему повод подумать, что он мне нравится. Но если я спрошу его, он воспользуется этим как предлогом. Уж лучше оставаться в неведении.

— Если бы Мариолина только могла себе представить…

Вивиана решила не передавать сообщенную ей мужем сплетню насчет всем известной связи Витторио с машинисткой из учебного отдела. На эту тему в свое время уже достаточно посудачили. Она молча размышляла, покусывая губы.

— У тебя есть «е», Андреа? — раздался чей-то громкий голос.

— Да.

— Ну так поставь. Так можно?

— «Евангелие». Что это значит?

— Подумай сам.

— Ах, евангелие! Ну да, конечно.

— Есть еще место?

— Эй, ребята! — Призвала к порядку Мариолина, отрываясь от своих букв.

— Вы только поглядите на нее! Она уже на восемьдесят очков впереди и еще недовольна, когда немножко подсказывают! — вмешался Джиджи.

— А ты иногда… иногда вспоминаешь о том парне?

До Вивианы не сразу дошел смысл вопроса. Не поняла она и почему Рената спрашивает об этом с таким таинственным лицом и видом сообщницы.

— О каком парне?

— Ну, о том, что был у тебя в Чирчео…

Вивиана от души рассмеялась. Витторио, сидевший к ним в профиль, бросил на нее жадный взгляд и послал быструю улыбку.

— Знаешь, я не помню даже, как его зовут. Марчелло? Энцо?

— Раймондо, — наивно подсказала Рената, и Вивиана поняла, что Рената объясняет себе ее отношение к Витторио Де Леонибусу и его комичному ухаживанию волшебными воспоминаниями о том парне из Чирчео — правда, пожалуй, слишком волосатом и абсолютно не понимавшем анекдотов.

Она подумала, что в ее жизни немало сложностей. Многие она сама не могла бы до конца осознать, другие никогда бы не смогла объяснить. Из них самая простая, естественная, чисто физиологическая касалась именно отношений с мужчинами. Брак? Вполне приемлемое решение, чтобы жить без забот рядом с человеком, которого уважаешь, которого желаешь и глубоко любишь. Таким человеком был Джиджи, правда, его нельзя назвать неотразимым, и звезд с неба он не хватает, но всегда такой милый, всегда умеет найти выход из любого положения, может делать приятные сюрпризы. Она не насиловала ни свою верность ему, ни свою неверность. Она предоставляла телу и уму подсказать ей правильный ответ. А затем, каждый раз, когда ей казалось логичным захотеть другого мужчину, когда ей нужно было его общество или просто лишь тело, она, не задумываясь, пускала все на самотек — будь, что будет. И иногда это действительно происходило, часто весьма глупо и разочаровывающе, но никогда не было пошлым.

Вивиана ни в коем случае не хотела отнимать что-нибудь у своего мужа. У Джиджи был свой взгляд на себя, на нее, на них двоих, вовсе не совпадающий с ее собственным. Он был бы глубоко несчастен, если бы узнал о ее легкомысленных похождениях, и не смог бы никогда оправиться, даже при всем своем желании понять ее и во всем оправдать. Несправедливо заставлять страдать этого человека единственно из-за мазохистского стремления к искренности любой ценой. Как бы он ни был в нее влюблен и почти начисто лишен предрассудков, Джиджи не захотел бы смириться с этими ничего для нее не значившими приключениями.

— Три, четыре, пять, семь, восемь, десять, двенадцать, тринадцать. Умножить на два — двадцать шесть плюс двадцать очков за сложность. Всего сорок шесть. Правильно? — торжествующе подсчитала Мариолина. В ответ не раздалось ни слова.

Быть может, проще было бы ей вообще не изменять Джиджи, и он был бы счастлив. Но равновесие в их супружеской жизни таким образом не было бы достигнуто. Сдерживать себя всякий раз, когда она чувствовала, что кому-то нравится, вызывает интерес у кого-то, кто нравится ей, поначалу только лишь немного мешало. Потом породило неприятное ощущение, стало нервировать. Прежде всего это было неестественно и, во всяком случае, глупо. Как бы то ни было, но один из четы Якопетти мог бы быть несчастлив. Однако это проблема казалась неразрешимой лишь на первый взгляд.

— Главное, не признаваться мужу — надо молчать. Джиджи — человек спокойный, думает, что я его люблю, он меня удовлетворяет, и он прав. Я тоже… так сказать, спокойна. Не знаю, что значат стрессы, припадки раздражения, нервные кризисы. Понимаешь? Одному необходимо пить много кофе, чтобы хватило сил на день, а другого тошнит при одном его запахе. Так где же выход: чтобы оба пили кофе литрами или чтобы ни один не брал его в рот? По-моему, каждый должен вести себя так, как хочет и может.

— Значит, у тебя был и еще кто-то… и другие мужчины, кроме того парня, с которым ты сошлась прошлым летом? — робко спросила Рената, на этот раз совсем еле слышно. Если бы Вивиана не смотрела на ее губы, то вряд ли поняла бы вопрос. Вивиана улыбнулась.