— Ты что — радуешься чужой смерти? Разве это хорошо? — усмехнувшись, попытался он пошутить, но губы у него пересохли, и из горла вырвался лишь какой-то нечленораздельный звук.

— Он ведь ехал в Рим? — спросила Рената, открывая глаза.

— Ну кто теперь это может сказать? Наверно, хотел сделать остановку в Генуе.

— Да, конечно.

Он увидел, как жена вернулась в ванную, и машинально бросил взгляд на часы, но ничего не увидел. Во всяком случае, пора было одеваться. Он вышел из гостиной, где Стефания с Джованнеллой, пришедшие в самое веселое настроение, трещали без умолку, уже не обращая никакого внимания на телевизор. Там начался другой репортаж — сообщение о Ферриньо закончилось.

Причесываясь перед зеркальным шкафом, Балестрини подумал, что Рената, весьма вероятно, права — Ферриньо, возможно, в самом деле направлялся в Рим. Но если и так, это еще ни о чем не говорит. Он не верил, что сбежавший террорист может исполнить свою угрозу, он никогда в это не верил, и сам не мог понять, почему лоб сейчас покрылся холодным липким потом, а во рту пересохло. Возможно, не столько из-за страха, сколько от волнения. Придя к этой мысли, он почувствовал себя значительно лучше.

— Ты одеваешься? — спросила, входя в спальню, Рената.

— Через пять минут буду готов.

Рената не ответила, и Балестрини незаметно взглянул на нее. Хотя он и считал себя человеком рассеянным, но все же не мог не заметить, что с некоторых пор с Ренатой творится неладное. Он попытался найти этому какое-то простое и извиняющее ее объяснение. Но не сумел.

— Ну, что еще? Что с тобой? — спросил Балестрини, злясь на себя за свой невольно раздраженный тон.

— Со мной? Ничего.

— Не знаю… но у тебя такая недовольная физиономия.

Ответа не последовало, разговор был окончен. Балестрини начал завязывать перед зеркалом галстук и должен был признать, что в ту минуту недовольная физиономия была у него самого. Рената пошла отдать последние распоряжения Стефании.

В семье Балестрини подобный разговор между стариком председателем и его супругой нельзя было себе даже представить. Иногда маленькому Андреа казалось, что между родителями пробежала кошка, но отец делал ему знак, как бы говоря: «Лучше промолчать, лучше не будем поднимать шума». И они все втроем шли немного прогуляться. На улице отец никогда не позволял себе и намека на плохое настроение жены, и атмосфера сразу разряжалась, они спокойно болтали, а иногда даже и шутили.

То же самое происходило и когда председатель возвращался из суда темный как туча. Он молча, спокойно садился за стол, и тогда председательша совершенно ясно давала понять мальчику, что сегодня надо вести себя лучше, чем обычно: сидеть за столом как следует, не болтать, а затем идти в свою комнату заниматься. Никогда он не видел, чтобы мать приставала к отцу с расспросами, что случилось, все ли у него в порядке. И никогда она не пыталась развеять мрачное молчание мужа, как-то развеселить его.

— Я готов, — объявил Балестрини, появляясь в дверях кухни. Рената, показывавшая Стефании что-то в холодильнике, в ответ кивнула:

— Иду.

— Ты уходишь, папочка? — спросила Джованнелла, как обычно, напуская на себя недовольный вид. Балестрини, улыбаясь, высоко поднял девочку.

— Ты будешь хорошо себя вести?

— Не знаю.

— Ах, вот как!

Когда они вошли в лифт, Балестрини, нажав кнопку, обернулся к Ренате и успел поймать ее нежный, ласковый взгляд. Он улыбнулся ей, чувствуя, что сейчас, может быть, подходящий момент вновь задать жене тяготивший его вопрос. Но по мере того, как опускался лифт, улыбка постепенно сходила с его лица.

— Мы опаздываем?

— Может быть, сыграем в «скрэббл» [30] ? — предложил Джиджи Якопетти. Вивиана уже убирала со стола и мгновенно разобралась в обстановке. Рената, как обычно, отрицательно покачала головой. Витторио, который всегда играл в паре с Вивианой, с готовностью согласился, уже предвкушая, что добрый час сможет прижиматься к ее бедру.

На кухне она поискала свободное место, куда бы поставить грязные бокалы. Тем временем остальные уже разложили на столе поле и буквы, а Джиджи приготавливал виски и пепельницу. Вивиана взяла за руку Ренату, оставшуюся сидеть в кресле и лениво листавшую журнал.

— А мы с тобой лучше подышим воздухом на балконе и посплетничаем.

— В таком случае будем играть каждый за себя, — решила Мариолина. У нее получалось лучше всех, и она не любила ни с кем делить плоды победы.

— Как? Ты покидаешь меня? — жалобно простонал Витторио.

— Нет-нет, Вивиана, — вторила ему Рената, — иди играй. Я тут тихонечко посижу и почитаю журнал.

— И не думай! Мне куда больше хочется поболтать с тобой, чем играть в слова… Витторио, уверяю тебя, как бы страстно ты ни жал мне руку, я не передумаю.