— Да, доктор?

— Кофеварку уже починили?

— Да, еще вчера вечером.

Кофе — вот что сейчас ему было нужно. Только бы уйти из кабинета. Он вышел в коридор, где, как обычно, нескончаемым потоком текли толпы посетителей. Люди вглядывались в таблички на дверях, искали нужную комнату, хотя она, возможно, находилась совсем в другом здании.

Уже подойдя к кофеварке, окруженной, как всегда, плотным кольцом жаждущих кофе, он заметил среди них Де Дженнаро. Но Балестрини успел осушить пластмассовый стаканчик, прежде чем капитан обернулся в его сторону. К своему удивлению, он увидел, что Де Дженнаро не отводит взгляда и не выказывает смущения, как он ожидал. Капитан смотрел Балестрини прямо в лицо, дружески, но вовсе не с каким-то особо доверительным видом.

— Мне надо бежать в Палаццаччо, доктор. Я вам не нужен?

Балестрини отрицательно покачал головой. Нет, разумеется, нет, он ему сейчас не нужен, но почувствовал, что с этой минуты лед между ними растаял, хотя они наверняка никогда не обмолвятся больше о магнитофонной ленте ни словом. Однако Де Дженнаро неожиданно добавил:

— Если хотите, я могу сообщить некоторые сведения об известной вам личности.

По крайней мере человек шесть-семь услышали эту фразу, но никто не обратил на нее внимания, не обернулся, не перестал разговаривать. Балестрини попробовал улыбнуться. Улыбки, конечно, не получилось, да ему и не надо было притворяться перед Де Дженнаро.

— Спасибо, капитан. Мы об этом еще поговорим.

В шесть утра на тумбочке у постели столичного прокурора зазвонил телефон. Свет уже проникал тонкими яркими стрелами сквозь щели опущенных жалюзи.

— Кто бы это? — пробормотала, не открывая глаз, прокурорша.

— Кто, кто? Конечно же, твоя мамаша, — страдальческим голосом ответил прокурор, потянувшись за трубкой. Вообще-то он неплохо относился к этой наивной, всегда подтянутой старушке, но у нее был один недостаток: она считала, что все, подобно ей, должны вставать ни свет ни заря.

— Алло! — промычал он довольно раздраженно в ледяную трубку. Выслушал всего несколько слов, что-то так же коротко ответил и положил трубку.

— Ну что?

— Похитили Мартеллини.

— Строительного подрядчика! — вскричала прокурорша. Сидя на кровати, прокурор шарил ногой по полу в поисках шлепанцев и проклинал эти вечные ранние побудки. Но поскольку дело столь серьезное, ему, по-видимому, придется отправиться на место преступления самому — тут требуется авторитет его высокой должности. Тем более, что старик Мартеллини — бывший президент футбольного клуба «Лацио» и, наверно, один из богатейших людей Рима — был его добрым и щедрым приятелем.

— Подожди, Тото, я тоже встану.

— Приготовь мне одежду, пока я буду в ванной, — сказал прокурор, потирая подбородок, поросший редкой, жесткой щетиной. Когда только, наконец, кончится эта сумасшедшая свистопляска? Он сыт уже всем по горло, этими беспрерывными «чрезвычайными происшествиями». Решение о блокировании капиталов и имущества похищенных лиц было как острый нож, воткнутый в его тощий бок. Настаивать на принятии такой меры просто вошло теперь у его помощников в моду. Практически это означало, что родственникам похищенного запрещалось вносить требуемую сумму выкупа, и вызывало постоянные трения между столичным прокурором и его помощниками, между самими помощниками, будоражило общественное мнение, печать, министерства юстиции и внутренних дел. Он жил в вечном страхе, что впервые после принятия нового решения требование похитителями выкупа будет предъявлено именно на территории, находящейся под его юрисдикцией. Тогда ему достанется сполна; все стенания и скрежет зубовный обрушатся на судебные власти, принявшие это бесчеловечное решение. Таким нападкам не подвергнутся и сами похитители — бандиты и убийцы.

Преступления стали теперь совершаться под новой вывеской, причем этой гениальной находке бандитов немало способствовали газеты. Теперь преступники всякий раз обязательно приводили какие-нибудь свои политические мотивы. Для этого годилось любое преступление: похищение и ограбление банка, принуждение к проституции и зверское изнасилование. То же происходило при бунтах в тюрьмах, при сопротивлении аресту на улицах и когда скрывались от правосудия. Причем реакция у бандитов была поистине молниеносная. Допустим, какой-то парень по фамилии Фолькиньони во время демонстрации попадает под трамвай. Немедленно появляется «бригада имени Фолькиньони», а в нее, как только им потребуется, вступают обыкновенные уголовники.

— Тото, машина пришла, — объявила жена, стуча в дверь ванной.

— Сейчас иду, — раздраженно ответил прокурор, сполоснув лицо холодной водой.

В сущности, может, оно и к лучшему. Пускай жестокие дикари вступают в «красные бригады» и подрывают тем самым доверие к марксизму. Точно так же, как веру в идеалы правых подрывает ничуть не меньшая кровожадность неофашистов, которые тоже называют себя «идейными».

Прокурор продолжал молча одеваться, не обращая внимания на бестолковую болтовню жены. Кто там из ребят уже на месте? Кажется, сегодня дежурство Де Леонибуса. Уже неплохо: Де Леонибус — не сторонник решения о блокировании и вообще человек вполне надежный. Как бы то ни было, когда несколько дней назад он говорил по телефону с Мариани-Таццоли, генеральный прокурор немного его успокоил и назначил встречу на следующей неделе. «Тогда вместе и обсудим вопрос о блокировании», — подбодрил шеф прокурора Рима. Да, генеральный прокурор Мариани-Таццоли — весьма высококвалифицированный и опытный юрист. Нельзя сказать, что у них сложились идеальные отношения, но, во всяком случае, в чрезвычайных обстоятельствах на него всегда можно положиться.

— Доброе утро, господин прокурор, — поздоровался шофер. Ему вторили двое агентов в штатском, стоящие у открытой дверцы машины сопровождения. Третий, карабинер в форме, был уже за рулем и сразу включил зажигание. Прохожие с любопытством оглядывались на них.

В этом ленивом городе, каким издавна был Рим, старика Мартеллини подвела его потрясающая работоспособность. В полшестого утра он, как всегда, выехал из ворот своей небольшой и отнюдь не роскошной виллы, которая находилась на дороге Аурелиа. «Фиат-130» вел он сам. Мартеллини уже отказался от мысли о постоянном шофере: разве найдешь тут такого работягу, который вставал бы каждый день в пять утра, свеженький садился за руль и через две недели не сказался бы больным? Никаких мер предосторожности на случай попытки похищения Мартеллини предпринимать не желал. «Ведь в такую рань в Риме все еще спят. Да и кому охота ни свет ни заря заниматься столь опасным делом», — шутил старик, и эти его слова вспоминали сейчас полицейские и журналисты, обступившие пустой «фиат», брошенный в какой-нибудь сотне метров от ворот виллы.