Шрифт:
Я поела, и мне нужно было судно, я уже научилась им пользоваться, но все равно это неудобно и противно. А Юльке, может быть, придется пользоваться судном многие месяцы.
Существует много вещей, которых мы не ценим, пока они нам доступны. Если бы меня сейчас спросили: «Чего ты больше всего в мире хочешь? Вот волшебный аленький цветочек. Говори!»
Не знаю, что бы я сказала вслух. Но что бы я подумала про себя, я точно знаю. Я подумала бы, что больше всего хочу дойти на своих ногах до туалета.
Лиловая дочерна туча ползла, казалось, прямо в наше окно. Из больничного двора в палату донеслось торопливое: уу-у, уу-у, уу-у…
Раньше я думала, что это кукушка. Я даже подсчитывала, сколько раз она крикнет — сколько мне жить осталось, и удивлялась почему кукушка живет не в лесу, а во дворе.
Но Юлька сказала:
— Нет, это не кукушка.
— А что же это?
— Не знаю. Может, удод?
Но однажды я увидела эту птицу. В окне. Она сидела на самой верхушке тополя. Небольшая, изящная, подтянутая. Невозможно красивая, с коричневато-серыми перьями, с темным кольцом на шее, похожая на небольшого сокола.
— Что это? — спросила я у Юльки.
— Нет, это не удод, — ответила она. — Удод с хохолком. Я знаю.
Пришел папа. Я спросила его о птице. Он тоже не знал, как она называется. Но назавтра он принес книжку — определитель птиц. И я сразу нашла птицу в определителе. По картинке. Это был дикий голубь — кольчатая горлица. Прежде они жили в лесах, но недавно переселились в города. Тут им легче найти для себя корм. В основном это, по-видимому, все тот же черствый хлеб, который мы безжалостно выбрасываем. Дикие голуби, как и чайки, сумели быстро оценить эту нашу особенность.
— Хорошо сейчас у нас в селе, — сказала Юлька. — Самое лучшее время. Поля убрали, и огороды убрали, а чернобривцы еще цветут у хат и крепко пахнут.
Мне хотелось сделать Юльке подарок. Но не игрушку. Игрушек ей и так много приносят, а она ими почти не играет. Она уже большая. Мне хотелось подарить ей что-нибудь другое. Но что?
— Оля, — вдруг сказала Юлька. — Подарила бы ты мне свое стихотворение. А?.. Но чтоб на нем было сверху написано: «Юле Ивановне Овчаренко». Или просто «Юле Овчаренко». Чтоб было видно, что это — мне. Чтоб я, когда домой вернусь, в школе показала. Чтоб все узнали, что я с живым поэтом знакомая. Или когда это девочка — нужно говорить поэтесса?
— Можно так, а можно и так. Хорошо, я тебе подарю стихотворение.
Весной я написала сказку в стихах. И послала ее в «Пионерскую правду». Женщине, которая сама первая обратилась ко мне с письмом, Нине Пасхальной. Нина Пасхальная написала мне (и как она узнала мой адрес?), чтоб я прислала свои стихи в «Пионерскую правду». Я послала. Но в ответ Нина Пасхальная сообщила, что в сказке слишком много «отглагольных рифм», и газета поэтому не может напечатать моих стихов.
Мне хотелось написать еще одно письмо о том, что у Пушкина в сказках тоже много «отглагольных рифм». Например:
Идет направо — песнь заводит, Налево — сказку говорит. Там чудеса: там леший бродит, Русалка на ветвях сидит…Может, они б и Пушкина не напечатали в «Пионерской правде». Но я не стала писать такого письма, чтоб не получилось, что я себя сравниваю с Пушкиным.
«Раз так, — решила я теперь, — сама издам для Юльки свою сказку».
Я переписала стихи на листы бумаги по трафарету черным фломастером. Очень аккуратно. Сверху надписала: Ольга Алексеева. Потом «Сказка про царя». Потом справа: «Посвящается Юлии Овчаренко».
— Оля! — восторженно закричала Юлька. — Это у тебя волшебные стихи!
Я была уверена, что Юлька оценит мои стихи выше, чем Нина Пасхальная. Но не настолько же.
— Что значит — волшебные? — осторожно осведомилась я.
— Потому что я всю твою сказку сразу запомнила. Всю. До конца. А я еще ни разу не запоминала так быстро целой сказки. Да еще такой длинной. Можешь меня проверить.
И она затараторила, не заглядывая в написанные мной страницы:
Если Витя или Вася Всем рассказывает в классе, Как он по лесу гулял И слона в мешок поймал, Каждый сразу же поймет: Этот мальчик просто врет. Людям честным, добрым, смелым, Сильным и душой и телом, Никогда не нужно лгать — Им ведь нечего скрывать. Ложь приятна лишь царям Да придворным дуракам. А к чему приводит ложь — В этой сказке ты найдешь. Дело это было встарь. Жил на свете хитрый царь. Был он ростом очень мал, Заикался и хромал. Но бояре по утрам Поднимали тарарам: «Здравствуй, грозный наш владыка, Царь наш батюшка великий! Самый добрый, самый лучший, Самый сильный и могучий, Самый храбрый, самый славный, Самый великодержавный». Каждый день одно и то ж — Надоедливая ложь. Царь сказал своим боярам: «Вы мой хлеб едите даром, Даром вы компот мой пьете, Почему вы плохо врете? Надоело слушать вас!» И отдал такой приказ: «Пусть со всех концов страны В мой дворец спешат лгуны. Самым лучшим будет тот, Кто мне больше всех наврет. Кто солгать не сможет так, Чтоб сказал я: врешь, дурак! Награжу его по чину — Дам я царства половину. А не сможет — так возьму Посажу его в тюрьму». Тут же царская печать. Прежде всех решился лгать Не испуганный тюрьмой Старый сгорбленный портной. Вот что он царю сказал: «Я немного опоздал, Небо молния пробила И беду там натворила, Дождик в дырку начал лить, Я ходил ее чинить». Царь ответил: «Ну и что же? Влезть на небо всякий может. Что ж ты плохо починил, Крепко небо не зашил? Там по-прежнему дыра, Видишь, льет, как из ведра». Не надул царя портной И наказан был тюрьмой. Весь в крестах, как на парад, За портным пришел солдат. Начал лгать солдат царю: «Лжи совсем не говорю. Дед-солдат был у меня. Жил на свете он три дня. И клянусь тебе, владыка, Что была у деда пика — Пика небо доставала. Звезды на небе сбивала». Царь в ответ: «Да то не ново, Что же в этом есть такого? Пика — это очень славно, Но и мой отец недавно Солнце трубкой доставал, Так и трубку разжигал». И как крикнет: «Стража, эй, Взять в тюрьму его скорей!» Царь сидит, все ждет и ждет И гонцов по царству шлет: «Вы везде лгунов ищите И ко мне скорее шлите. Долго ждать я не привык». И пришел к царю мужик С бочкой странной на плечах, А громадной — глянуть страх. И хохочут все кругом, Что с собой он тащит дом. Но мужик царю сказал: «Бочку золота ты взял? Так теперь верни скорей — Мне нужна она, ей-ей…» Царь ужасно рассердился, Он за меч рукой схватился И ногами застучал: «Где б ты золото достал? Как ты смеешь лгать мне так?!» И как крикнет: «Врешь, дурак!!!» Но мужик царя прервал: «Ты полцарства проиграл!» «Нет, ты правду говорил», — Царь поправиться спешил. «Ну, а если правда это — Поскорей гони монету». С горя удавился царь. …Дело это было встарь.В конце дня пришли Володя и Фома. В руках у Володи был потрепанный пузатый портфель. Володя раскрыл портфель, и они с Фомой стали раздавать нам яблоки. Это были некрасивые яблоки, зеленоватые, будто недозрелые, но очень душистые, вкусные и, как уверял Фома, уже мытые.
Вика провела по Фоме зелеными своими глазами и сказала, что яблок не любит. А я запустила зубы в яблоко и все раздумывала о том, как подвести разговор к моей сказке. Мне хотелось, чтобы Володя ее услышал. А вот Наташе ни к чему не надо подводить разговор с Володей. Она просто высказывает то, что приходит ей в голову. Те, кто сложили пословицу «Не по хорошему мил, а по милу хорош», наверное, еще задолго до меня встретились с такими же обстоятельствами. Я, наконец, что-то преодолев, что-то сломав в себе сказала Володе, что Юлька очень хорошо читает наизусть сказку в стихах. Володино лицо приняло неестественно внимательное выражение. Юлька протарахтела сказку и показала Фоме и Володе мое посвящение.