Установив эту связь, он немедленно поменял паспорт и взял двойную фамилию якобы своей покойной двоюродной прапрабабушки, заручившись показаниями двух древних безумных старух, которые, якобы, ее до сих пор помнили. Немножко подкорректировав окончание у первой фамильной составляющей, Эдик придал ей даже некоторый европейский лоск, а изменение имени вообще никакой проблемы не составило. И обошлась вся эта трансформация довольно дешево - триста долларов ушло у него на смазку ржавых бюрократических шестеренок, бутылок пять не очень дорогого украинского коньяку для смягчения черствых бюрократических душ, да штук двадцать коробок шоколадных конфет украинского же производства пошло на разные мелочи, но это уже была такая ерунда, что о ней не стоило даже и вспоминать.

Нужно сказать, что Подкрышен-Крысовский был в душе тайным еврофилом, а скорее даже германофилом, и совершенно искренне считал себя самым настоящим европейцем по иронии судьбы попавшим в не совсем благоприятные условия жизни, хотя и в этой самой жизни и в бизнесе частенько вел себя как самый настоящий азиат.

Новая фамилия вообще идеально подходила для ведения бизнеса. Во-первых: она кое на что как бы ненавязчиво намекала, а во-вторых: можно было представляться любой ее половиной, сообразуясь с деловыми и жизненными обстоятельствами. Поэтому за пределами Боброва, некоторые деловые партнеры знали Эмилия как господина Крысовского, а некоторые - как товарища Подкрышена. В Боброве этот простой трюк никого обмануть, конечно же, не мог, но за его пределами мог, и часто обманывал. Население Боброва не любило Подкрышена, но терпело его хитрости, так как он до кризиса (с рекламными целями) спонсировал кружок хорового церковного пения "Спасинас" в центральном бобровском ДК, а больше никаких культурных очагов в городе уже давно не оставалось.

Короче говоря, наемные работники видели своего работодателя насквозь. Они знали не только о всех его похождениях, вкусах и тайных пристрастиях, но знали также и о реальных доходах, и о кидалове на зарплате, и даже о его новой Адельке. А через них обо всем этом знал и практически весь остальной городок.

Знать-то они знали, но как это часто случается с русскими людьми, терпели, поскольку не могли устоять перед накрытыми столами праздничных полян с обильной простой закуской и дармовыми ящиками дешевой осетинской водки. Формально же Подкрышену никто не мог предъявить претензий морального плана, так как с женой он давно развелся, а два его взрослых сына уже давно были самостоятельными людьми и промышляли какими-то мелкими бизнесами в самой Москве (до нее от Боброва было меньше четырехсот километров по прямой).

А кроме того здесь работал еще и такой фактор - работы для профессиональных литейщиков в округе не было уже достаточно давно.

Можно было сказать, что теперешняя бригада пришла к Подкрышен-Крысовскому следом за экспериментальной малоразмерной домной ДЭ -3918/12 бис специального типа, которую тому удалось при помощи старых райкомовских связей закрысить при разделе ЗТЛ им. Карла Маркса и распиле его оборудования на металлолом.

Эта домна была предельно новаторской разработкой какого-то сталелитейного НИИ и появилась на ЗТЛ перед самой капиталистической революцией 1991-94-ого годов. О реальных производственных возможностях этого изделия все уже давно позабыли, а техническая документация на нее бесследно исчезла еще во время черного передела ЗТЛ им К. Маркса.

Забыли то, как бы все, да только кроме одного человека - Силантия Громова, который раньше на ней немного, но плодотворно успел поработать.

Сам Силантий был очень приметным в физическом смысле человеком - высоким и широкоплечим, словно бы отлитым из высококачественной легированной стали. На широком, украшенном густой окладистой бородой и такими же густыми усами, лице его светились мягким светом пронзительные голубые глаза, а сильные руки могли легко крутить кренделя из двадцатимиллиметрового, шестигранного сечения, стального профиля. Несмотря на врожденную молчаливость, Силантий был неформальным лидером небольшого коллектива работников ЧП "Скорбь", а также штатным организатором производства и бригадиром, так как все технические вопросы по отливке черных ангелов замыкались прямо или косвенно на него. Подкрышен ничего в литье чугунов не понимал, а потому всецело полагался в этом вопросе на Силантия, оставляя себе решение приятных финансовых вопросов по бизнесу.

Дед Митроха считался правой рукой Силантия, хоть и занимался второстепенными вопросами по литью изделий, а внешним видом походил на престарелого и помятого жизнью бойцового петуха (из-за жилистой шеи и реденькой сивой бороденки). И все же, несмотря на солидный возраст, осанка Митрохи все еще оставалась прямой и гордой, а движения его были быстрыми и точными. Издалека он был немного очень похож на тех древних восточных мудрецов, которые всю жизнь занимались китайской физкультурой и дыхательной практикой, а потому умирали абсолютно здоровыми людьми.

Дед, конечно же, ничего не знал о своем внешнем сходстве с древними восточными мудрецами, а потому был большим шутником и охальником, отчего казалось, что в жизни его устраивает абсолютно все. Многие жители Боброва считали, что дед Митроха уж очень сильно вкладывался по молодости в свои шутки и охальничанье, а потом случилось так, что под старость он вложился в них окончательно. Вероятно, такова была его судьба, и поменять в ней уже ничего было невозможно.

А вот братья Сивушки были неотличимыми друг от друга близнецами и тоже неплохими специалистами, но их хитрые глаза, подвижные сухощавые фигуры и вертлявые жилистые пальцы, как бы намекали стороннему наблюдателю на некую тайну, а может загадку, связанную с нечестными промыслами, врожденным ноктюрнализмом и уголовщиной.

И действительно, за свою жизнь Сивушки украли всего не так уж и мало. Начали воровать они еще на ЗТЛ им. Карла Маркса. Тащили они оттуда все - и алюминиевые болванки, и отлитые из редких сплавов заготовки, и специнструмент, и спецодежду. Позднее советское время к этому очень располагало и тогда этим делом грешили почти все граждане Боброва. Все добытое Сивушки сносили в гараж своего папы (такого же Сивушки, но уже очень старого и заслуженного пенсионера) где и делили между собой всегда очень аккуратно и справедливо, по-братски.