Полное отсутствие национальной идеи повлияло на Крысовского неожиданным образом. Он решил не возвращаться на фирму, а поехать домой, как следует отдохнуть и вообще - получше подготовиться к предстоящей встрече с Аделькой. Сейчас у него явно шла белая полоса, и ее следовало оберегать, лелеять.

Крысовский жил в так называемом "комсомольском" доме улучшенной планировки, который выходил фасадом прямо на бывший райком ВЛКСМ (ныне центральный офис концерна "Экстра-КТ"). В нем жили все бывшие сотрудники его по прежней еще работе. Многие, впрочем, уже покинули уютные, но тесноватые квартиры и переселились в загородные дома, а иные - за границы, а некоторые уже и под землю. "Вот странно все-таки, - думал Эмилий, вынимая из багажника теннисную сумку.
– Комсомола уже давно нет, а дом все называют "комсомольским". Впрочем, есть же в Москве "Комсомольская правда" и ничего. Опять выходит косяк".

Дома он включил огромную плазму и принялся изучать фондовые индексы на CNN. Ситуация в мировой экономике оставалась тревожной и неопределенной. Индексы смотрели в разные стороны, но красных треугольников было больше чем зеленых и это обнадеживало.

Крысовский пощелкал пультом и нашел футбольный поединок между командами высшей лиги. Футбольные миллионеры бегали по полю вяло, нищие на трибунах вели себя пристойно, а тренеры-мультимиллионеры вообще улыбались друг другу через поле и что-то показывали на пальцах. От этого неприглядного зрелища почему-то страшно захотелось пива, но он знал, что Аделька терпеть не может запаха ячменной сивухи и удержался. В конце концов, Эмилий задремал.

Вдруг до ушей Крысовского донесся отчетливый цокот копыт, он вздрогнул и открыл глаза. В комнату на черных зебрах въехали Силантий Громов, дед Митроха и оба Сивушки. Они встали перед плазмой, закрыв широкими спинами зеленое футбольное поле, и уставились на Эмилия строгими глазами:

– Как же так, Миля, - сказал дед Митроха, придержав горячую черную зебру шпорами.
– Как же так вышло с нашими полянами-то?

– Да он крыса просто!
– зло воскликнул Косой Сивушка.

– Демон наживы!
– поддержал его Кривой.- Изверг...

– А ну тихо, вы, оглашенные!
– прикрикнул на них Митроха. А затем он улыбнулся и обратился к Эмилию с наигранной ласковостью.
– Ты же у рабочего человека сегодня последнюю радость отнял, Миля. Как же так? Сам сибаритствуешь помаленьку, костюмы вон для блядства себе заказываешь по пятьдесят тысяч за предмет, а мы? Шихтуй, да тягай ангелов туда-сюда? Так выходит?

– Братцы, - прошептал Крысовский побелевшими губами.
– Братцы, родные мои, это не я так придумал. Это от отсутствия национальной идеи так все само приключилось. Честно. И потом - разве можно так расстраиваться из-за этих полян? Да ведь и водка там дрянь настоящая, и закуска тоже.

– Ты упускаешь моральную сторону любой поляны, Миля, - сказал Митроха сухим официальным голосом.
– Простое и теплое человеческое общение. Неужели же ты настолько приземленный и черствый человек?

– И какие мы тебе братцы?
– закричал вдруг визгливым голосом Кривой Сивушка.
– Вот к чему твои национальные идеи приводят!

Кривой хлопнул по крупу свою зебру и та начала быстро перебирать по паркету угольно-черными ногами. Остальные зебры тоже заволновались, и комната мгновенно наполнилась громким цокотом копыт. Один только Силантий сидел на своей зебре молча и прямо, крепко сжимая поводья, и его зебра почти не волновалась.

– А давайте, мужики, его с Черным Ангелом познакомим?
– предложил вдруг Косой Сивушка.

– Не надо, - тихо прошептал Крысовский.

– Надя-а-а, - ехидно проблеял Косой.
– Ну, че, мужики? Вы как?

Все литейщики кивнули головами - Кривой с ухмылкой, Митроха виновато потупив слезящиеся от смеха глаза, а Силантий - с интересом.

– Раз! Два! Три!
– закричали литейщики хором.
– Ангел отомри!

Почти сразу же в коридоре послышались громкие удары тяжелых ступней, и в комнату вбежало нечто ужасное. Крысовский низко и сипло закричал, закрылся руками, чтобы ничего не видеть, а затем проснулся и кричал еще некоторое время. Закончив кричать, он вскочил с дивана и выключил плазму, на экране которой кувыркались теперь две гимнастки с пестрыми лентами.

– Приснится же, - сказал он тихо.

После того, как экран с гимнастками погас, в комнате сделалось темно - за окном уже ничего, кроме светящейся вывески "Экстры-КТ" нельзя было разобрать, наступил упоительный зимний бобровский вечер и Эмилий начал суетливо собираться на встречу с Аделькой.

Он быстро извлек из платяного шкафа модные узкие джинсы, белую сорочку и черный кургузый пиджачок итальянского производства. Медная пуговица джинсов никак не хотела застегиваться, и Красовскому пришлось сильно вдохнуть. На сердце было тяжело. За прошедший день было получено слишком уж много знаков приближающейся черной полосы - нескладный производственный разговор утром, неловкая старуха-пешеход днем, а теперь вот - этот сон. Дело было даже не в самом сне, а в том, что дед Митроха совершенно точно назвал расценки на предметы интимной спецодежды. Это настораживало и смущало Крысовского на каком-то глубинном подсознательном уровне.

Уже облачившись в пиджак, Эмилий вдруг опустился на диван, открыл сумку и извлек из нее пушистую белую маску кролика. Затем он, как-то механически, одним движением, натянул ее на голову. От этого простого поступка неожиданно стало немного легче. Глядя в темноту через прорези маски, Крысовский вдруг ощутил даже некоторое успокоение, словно он, находился теперь внутри какого-то надежного рыцарского доспеха.

Посидев минут пять в темноте, Эмилий зашел в ванную комнату, включил свет и посмотрел в зеркало. Из овальной рамы на него глядел большой белый кролик, для чего-то нарядившийся в черный пиджак и белую сорочку с большим, расстегнутым на две верхние пуговицы, воротником. Глаза у кролика были печальными, а в уголках губ человеческого рта (маска была венецианского типа, с открытым низом), собрались страдальческие складки.