Масло в огонь существенно подлила дешевая трактовка философского плюрализма, возросшая в ХХ веке на экзальтации вокруг идеи свободы. Подобный плюрализм, отталкиваясь от свободы слова и модного релятивизма, провозглашал равную истинность любого мнения. Телевидение заполнилось безответственной, но сенсационной информацей о всяческих сверхъественных явлениях. Это подавалось под видом долгожданной правды, сообщать которую в советское время якобы запрещалось властью из идеологических соображений. На каждом шагу звучало: "ученые выяснили", "ученые доказали", но имена этих ученых почти никогда не назывались, поскольку популяризаторами легковесных теорий были сами лихие открыватели "великой правды".

Еще одним пагубным проявлением "идиотизма больших поворотов" стал национализм, развившийся почти во всех бывших республиках Союза как реакция на советскую национальную политику. Официальным объяснением стало якобы существовавшее подавление Россией других национальных культур.Этот национализм, принесший озлобление и в ряде случаев силовое противостояние, стал очевидным шагом назад на пути прогрессивного равития мирового сообщества.

Итак, если в отдаленном прошлом моральному прогрессу больше всего препятствовали традиции первобытной агрессивности и социального неравенства, жадность и невежество, то в 20 и 21 веках на первый план вышли различные виды группового и индивидуального самоутверждения в форме национализма, патриотизма, религиозного экстремизма, сексизма, хулиганства.

Жизнь отца.

Отец Леонида родился в бедной крестьянской семье в сибирской глуши, где умение писать считалась уже большим достижением, прожил 88 лет и умер в эпоху цветного телевидения и простейших отечественных компьютеров, став как бы свидетелем нескольких столетий развития человеческого общества.

Когда ему исполнилось двенадцать лет, его отдали в батраки более зажиточному крестьянину, где он, как и в отцовской семье, работал с утра до вечера, но хотя бы получал достаточную тарелку пшенной каши.Отец никогда не вспоминал в ностальгическом духе ничего из деревенской жизни кроме лошадей, которых он хорошо знал и любил.Бедность, грязь, грубость и невежество деревни по принципу "от противного" навсегда сформировали у него тягу к культуре, так что романтикой и идеалом для него стало все, связаннное с культурой: грамотная речь, знания, материализм, классическая литература и музыка.

Он успел повоевать в Красной армии в последний год Гражданской войны и потому был в ряду тех, кому советская власть всячески способствовала в про движении. Поскольку остро были нужны свои инженерные кадры, отца приняли на рабфак, и вскоре он бог знает как поступил в Горный институт. Можно только представить, как недотягивали его институтские знания до необходимого уровня, но, приступив позже к работе, он со своими обязанностями, видимо, все же справлялся.

Отец пережил бытовой примитивизм советских лет, лишения войн, эпоху политических преследований, но благодаря специальности горного инженера остался жив и даже, судя по долголетию, имел неплохое здоровье. Его семейная жизнь была не очень удачна, и последние тридцать лет он провел в одиночестве, которым в силу своего характера не очень тяготился. То, что ему нехватало общеобразовательных знаний, по-видимому, всю жизнь мучило отца и, выйдя на пенсию, он начал наверстывать упущенное. Он читал учебники физики, химии и биологии своего времени, пытаясь, очевидно, понять то, что было трудно усвоить в институтские годы. Были у него и более широкие запросы. Он изучал грамматику русского (родного) языка, английский язык, астрономию и даже интересовался начавшей развиваться в Союзе информатикой. Его неуемная жажда знаний вызывала восхищение.

Жизнь Леонида.

Свои восемьдесят земных лет Леонид прожил сравнительно неплохо. Почти до последних дней он был подвижным, самостоятельным, не был обузой для родных, не страдал от мучительных заболеваний. Его сознательная жизнь проходила уже в послесталинский период, он не испытал голода и иных суровых лишений. Молодость пришлась на ослабление идеологического противостояния и хрущевскую оттепель. Леонид был умеренным "шестидесятником", т.е. скептически относился к коммунистической партии, видя, что в ней состоит много приспособленцов, не верил в загнивание капитализма и понимал, что на пути строительства лучшего советского будущего совершается много больших и малых ошибок. Тем не менее саму идею социализма (не коммунизма, который был выписан марксистскими идеологами очень расплывчато и утопично) он целиком принимал. По его мнению, фактически этот социализм, т.е. общество с высоким уровнем социальной помощи строили все более или менее развитые государства, избирая для этого различные пути.

Железный занавес смягчился. Несмотря на все препоны, до советской и мировой общественности доходили голоса диссидентов. Начала переводиться ранее запрещенная западная литература. Во всем чувствовалась нарастающая возможность демократических перемен. Немало было положительных сдвигов и в сфере бытовых условий, например, кооперативное строительство, покончившее с эпохой коммунальных квартир, предоставление дачных участков.Словом, жизнь была наполнена надеждами на будущее и профессиональным совершенствованием.

Далее советский режим не выдержал экономического соревнования. Переход к новой идеологии и экономике принес ряд несомненных улучшений. Бывшие советские граждане избавились от коммунистического тоталитаризма, принесшего насильственную коллективизацию, голод, гулаги, отсутствие демократии и свободы слова. Закончилась холодная война и угроза ядерного конфликта. Ушли в прошлое дефициты и очереди. Исчезли идеологические препоны для любой литературы и искусства, открылись возможности зарубежных поездок. Свобода слова стала почти полной. Расцвело частное предпринимательство, хотя вокруг него было много всякой бюрократии.

Сначала казалось, что можно мягко и без потерь перейти к цивилизованной рыночной экономике, но, увы, это оказалось невозможным вследствие недостаточности общей цивилизованности, т.е., проще говоря, господству нечестности. Произошло быстрое расслоение на богатых (имевших возможность наворовать) и бедных. Представлялось, что все это лишь естественные неполадки начального периода, но проходили десятилетия, а контраст между богатыми и бедными только углублялся. Первоначальный восторг, вызванный долгожданными новшествами, был приглушен лавиной новых проблем: развалом неконкурентноспособной промышленности, безработицей, инфляцией, коррупцией, массовой бедностью на фоне грандиозного обогащения нуворишей. Бывшие советские республики скатились к статусу стран третьего мира. Свобода слова уже не особенно радовала, поскольку жертвы смелой критики просто не обращали на нее внимания.