За спиной послышался рокот мотора. Генри оглянулся и узнал «кадиллак» Итана, который ехал в сторону дома. Из центра. А может, из Гувервилля. Генри приветственно поднял руку, и Итан остановился. Его галстук торчал из кармана пиджака, а несколько пуговиц на рубашке были расстегнуты, однако, что самое странное, он выглядел счастливым и отдохнувшим.

— Видимо, ты тоже до дома не добрался, — усмехнулся Итан.

Генри скользнул на переднее сидение, и внезапно на него навалилась усталость.

— Ага.

— Ах ты шалопай. Но не волнуйся, я не скажу родителям.

— Что? Нет! — возразил Генри. — Ничего подобного. Ее бабушка умерла.

— Без дураков? — Итан скорчил скорбную мину. — Должно быть, ужасно прийти домой и увидеть такое. Что случилось?

— Похоже, старость. Она просто лежала на диване.

Друзья минуту помолчали. Потом Итан глубокомысленно сказал:

— Жизнь — временное явление, Генри. И чертовски непредсказуемое. Поэтому нужно хвататься за подвернувшиеся возможности, ловить удачу за хвост, стараться получить, что хочешь. Рисковать. Жить, любить... Все мы умрем, но если не будем жить так, как хотим, если не будем с теми, с кем хотим быть, то мы уже мертвы.

Генри повернулся посмотреть, не заменил ли кто-то его друга близнецом-самозванцем.

— С каких это пор ты исповедуешь такую философию?

Итан повернул на свою улицу, надул щеки и с силой выдохнул, подобно трубачу.

— Даже не знаю, с чего начать. — Он покосился на Генри. — Но кое-что со мной случилось. Просто... я не могу об этом говорить. — Он запустил пятерню в волосы и пригладил растрепавшиеся кудри. — Но мне кажется, что ты мог бы меня понять.

Он снова серьезно посмотрел на Генри, и тот с трудом сглотнул. Что он мог бы понять? И о чем именно Итан толкует? Они в тишине проехали по длинной, обсаженной деревьями улице.

Итан повернул на подъездную дорожку и заглушил двигатель.

— Значит, с тобой случилось что-то хорошее? — спросил Генри.

— Честно? — В глазах Итана таилась боль, и он судорожно выдохнул, прежде чем закончить мысль. — Это все, чего я на самом деле хотел. Но не знаю, назову ли когда-нибудь это хорошим.

Он закрыл лицо руками. Генри не знал, стоит ли что-то говорить. Потом Итан открыл дверь, вышел из машины и поплелся к дому, перебросив пиджак через плечо. Генри последовал за ним к парадной двери, которая распахнулась, едва они начали подниматься на крыльцо.

На пороге стоял отец Итана.

— Гуляли всю ночь, мальчики? — Его лицо было суровым, как всегда перед последующим нагоняем.

— Да, папа, — ответил Итан, скрещивая руки на груди. — Всю ночь. Я встречал рассвет. Ты никогда так не делал в молодости?

Мистер Торн почесал подбородок.

— Вообще-то делал. Именно поэтому сейчас и говорю вам пройти через черный ход и воспользоваться лестницей для слуг. Твоя мама уже не спит, и если она услышит, что вы явились под утро, нам всем на неделю будет обеспечена головная боль. Однако чтобы такое было в последний раз. Грядут облавы, и если вас заметут, это все усложнит. Последствия для обоих будут суровыми. Мы уважаемая семья, Итан. Не нужно навлекать на нас позор.

Итан обнял Генри за плечи, и юноши обошли заросшую плющом северную сторону дома, чтобы войти через черный ход. Оттуда через буфетную они попали на черную лестницу и поднялись на третий этаж в свои спальни, предварительно сняв обувь. Итан улыбнулся Генри, но тот не смог ответить тем же. Полицейские облавы грозят Флоре опасностью.

Понедельник, 7 июня 1937 года

После целого дня, проведенного за приемом соболезнующих и их подношений, Флора стояла на кухне одна и отмывала сковороду. Она сделала все возможное, чтобы постоянно чем-то себя занимать. После замены колес нужно будет поехать на аэродром и объяснить капитану Жирару свое отсутствие. Он поймет. Теперь ее мечта казалось столь далекой, что почти не имела значения.

В утренней газете Флора прочла заметку о кругосветном путешествии Амелии Эрхарт. Летчица проделала путь от устья Амазонки до столицы Сенегала, установив мировой рекорд — пересекла Южную Атлантику за тринадцать часов тридцать две минуты. Не так давно эти экзотические названия мест и мировой рекорд пробудили бы во Флоре соревновательный дух, но теперь они были просто буквами на странице, черными чернилами на дешевой бумаге, которая высохнет и пожелтеет за мгновение в вечности.

Да и какой в этом смысл? Флора по-прежнему хотела того, что давал ей полет: одиночества, хорошей зарплаты и возможности повидать мир на собственных условиях. Но также она хотела Генри и не могла иметь и то, и другое, жить двумя жизнями. Невозможность совместить одно с другим ощущалась почти как паралич. Но даже если она сделает выбор, однажды ее постигнет та же судьба, что и бабушку. Смерть неизбежна для всех.

Флора допила кофе, пытаясь выбросить из головы гнетущие мысли. Если не считать тиканья часов, в доме царила зловещая тишина. Со временем придется с ней свыкнуться. Бабушка всегда хлопотала по хозяйству. Готовила, мыла окна, натирала мебель, шила, слушала радио.

Флора подумала, а не включить ли его. Но нет музыки, которая сейчас не причинила бы боли, а драматическая постановка или, того хуже, комедия... нет, она не готова. Флора прошла в гостиную и взяла последнее сшитое бабушкой одеяло, которое вчера сложила и оставила на столе. Вдохнула его запах и, разложив одеяло на полу, внимательно рассмотрела каждый его сантиметр, пока не нашла послание, вышитое красными нитками в последнем сшитом бабушкиными руками квадрате. Когда уходит все остальное, материальные свидетельства жизни остаются.