Шрифт:
– Цель прибытия?
По-русски он говорил механически-четко.
– Работа.
– Какая?
– Я журналист 'European Daily Report'. Хочу написать для наших читателей о новой городской жизни. Вообще об изменениях, что здесь случились.
Фельдфедель покивал.
– Да, это важно.
Сканер у солдата пискнул, мигнул зеленым огоньком.
– Все в порядке.
Паспорт Марека перешел из рук в руки, затем наконец вернулся к владельцу.
– Не забудьте зарегистрироваться в комендатуре, - сказал фельдфебель и потерял к Мареку всякий интерес.
Обходя урны, патруль направился в дальний конец перрона.
Вот, подумал Марек, пряча паспорт, вежливо, уважительно, быстро. В голове его тут же сложилось - вчерную - начало первого очерка.
'Поезд остановился и я вышел под серое небо бывшей российской провинции. Провинция три года как канула в лету, сейчас это молодая демократическая республика, а небо словно задержалось в прошлом - грязноватое, в космах и сизых подпалинах, русско-мужицкое, похмельное. Пора, пора уже ему светлеть.
Впрочем, демократические перемены я увидел уже на перроне. Подновленное здание вокзала радовало глаз. По чистому, выметенному асфальту было приятно пройтись. А патруль, остановивший меня, был предельно корректен.
Я когда-то вырос здесь. Я помню бывшую местную полицию. Все, кто когда-либо с ней сталкивался (включая меня), выносили отнюдь не приятные воспоминания. Казалось, от криминальной организации она отличается только тем, что рядится в государственные одежки борцов с нею. На деле же полиция нередко составляла конкуренцию криминальным авторитетам в их 'черном' бизнесе - и в торговле наркотиками, и в рэкете, и в сутенерстве.
И вот я обнаружил трех парней - фельдфебеля Штимана и его подчиненных, которые олицетворяют собой новые, европейские, закон и порядок. Неподкупность, строгость, но вместе с тем и защита законопослушных граждан - вот что я прочитал в их простых лицах. Проверив мой паспорт, они тепло попрощались со мной'.
Что ж, вполне, оценил Марек сам себя.
Он толкнул вокзальные двери. Вошел, с интересом оглядываясь. Светлый зал был пуст. Окошечки касс работали через одно. На пластиковой скамейке у дальней стены дремал мужик в фуфайке и промасленных штанах.
То ли механизатор, подумалось Мареку, то ли фермер. В ногах у мужика, зажатая кирзовыми сапогами, стояла канистра.
Справа со скидкой предлагал но-шпу аптечный киоск. За ним, обставленные барьерчиками, перемигивались игровые автоматы.
Марек помнил еще кафе, помещавшееся в 'аппендиксе' слева, но сейчас там красовалась стена с огромным плакатом: домики, лесок, плотина и размашистая подпись: 'Наша суверенная родина!'. А в 'аппендикс', наверное, сделали отдельный вход.
Двенадцать лет...
Марек выдохнул и заторопился наружу, в город. Сумка отбивала такт в бедро. Мы идем, и все идут, ты не здесь, и я не тут, а куда идем, не скажем, ведь не скажем - не найдут...
Таксомоторы наползали блестящими капотами на вокзальные ступеньки.
'Лада', 'лада', 'волга', старенький 'ниссан'. Чуть в стороне, словно не желая иметь с ними ничего общего, стоял 'рэйндж ровер'.
Водилы в Мареке сразу опознали клиента. Захлопали дверцами. Замахали руками. Пока он спускался, теснились рядом, предлагали себя наперебой:
– Эй, дорогой, тебе куда? Домчу быстрее ветра!
– С лицензией! Лишнего не возьму.
– Мистер! Только скажите! Весь город как свои пять пальцев!
Только глаза почему-то у всех были одинаково тусклые.
Нет, подумал Марек, не научились еще. Плохой театр. Дешевая постановка. А за пассажира нужно рвать и метать...
– Плохо стараетесь, ребята, - сказал он и шагнул к 'рэйндж роверу'.
– Да пошел ты, - прилетело ему в спину.
Словно камнем между лопаток.
Оглядываться Марек не стал. Не Европа. Нет, далеко не. Это следовало помнить.
– Здравствуйте, - подойдя, сказал он в приопущенное стекло джипа.
– До комендатуры не добросите?
И наткнулся взглядом на зеркальные очки.
– А ты не попутал, мужик?
Сидящий за рулем был загорел, плотен, слегка небрит. Стрижка 'полубокс'. Цепочка на шее. Улыбка - ленивая, снисходительная. В салоне мягко пофыркивал кондиционер, чуть слышно звучала музыка.
– Пять евро, - сказал Марек.
– Типа прикинутый?
– Владелец джипа приспустил очки на нос, серые глаза с желтоватыми белками уставились Мареку в кадык.
– Десять.