Хлоп!

Что-то остро и зло ткнуло Марека в плечо и опрокинуло навзничь. Он отделился от мира, раскинул руки и замер.

Умер?

Странно. Сквозь тупую, толчками дергающую плечо боль ему подумалось, что это произойдет как-то по другому. Не так прозаически.

Небо заглянуло в него, насмешливо уставилось дымным завитком зрачка. Что?
– спросило оно.
– Ты действительно думал, что ты бессмертный?

Полагал, прошептал Марек.

Тогда и лежи здесь, сказало небо.

Но как?
– удивился Марек. Я же ничего не успел.

Высоко в небе возник хвостик инверсионного следа. Будто кривая улыбка. А чего ты хотел?
– сказал в Марековой голове голос. Многие так и умирают. Некоторые во младенчестве, некоторые чуть старше.

Но мне хотя бы на полчаса, сказал Марек.

Полчаса?
– усмехнулось небо. Ты загляни в себя, Марек Канин. Что в тебе есть? Что в тебе есть такого, чтобы гореть полчаса?

Марек задумался.

Он лежал и вспоминал свою жизнь. Не детство, нет. Злость на свою страну вспоминал. Мечты уехать из 'совка', который лопался, брызгал соком революций и суверенитетов. Вспоминал толпы в магазинах, замордованных, невменяемых людей с вытаращенными глазами, которым ежедневно открывали 'правду' об их Родине и их жизни. Талоны, ценники, стихийные рынки-гадюшники на каждом углу. Дерьмо под ногами, дерьмо в газетах и телевизорах, дерьмо в головах.

Немецкий, усиленно. Ich habe... Ich suche arbait, herr...

Стыдно. Горько. Он сам был как взведенная пружина, колючая проволока с ядом на шипах. С отцом тогда конкретно...

Чего молол, господи! В чем обвинял! Довели страну! Изуродовали! Рассовали гениев по лагерям! Тебе не страшно, папа? Тебе мне, молодому, обманутому поколению, в глаза смотреть не страшно?

Я нависал над ним, тяжело навалившимся на стол, сжавшим ложку в пустом, с редкими дольками картофеля супе. Я казался самому себе судьей, палачом, воплощенной справедливостью. А отец молчал. Только морщины на его лице проступали резче. Что он мог мне ответить? Разве я услышал бы его?

Прости, папа.

Меня обманули. Я сам был рад обмануться. Саморазрушение так упоительно! Лети, душа, в ад. Ниже, ниже...

Мало, сказало небо.

Хорошо, сказал Марек, чувствуя, как в перебой боли начинает разгораться злость. А ненависть, ненависть тебя устроит? Я должен подняться, чтобы убить их всех! Должен. Подняться. Потому что они не видят меня живым. Потому что убили Андрея. Потому что убили Свиблова, убили Сергея, убьют маму и Дину, и командира Славку с его маленьким отрядом из мальчишек и девчонок, если я не встану. Весь их интерес - сделать нас мертвыми.

Мне хочется поймать Сельматри, тварь с итальянским носом и холодными глазами, и бить его затылком о ребро бетонной балки, спрашивая: 'Почему? Почему? Почему?'. Пока европейский череп не брызнет осколками.

Мне не нужен его ответ, в любом случае, он будет лживым.

Я чувствую, я вижу, я могу говорить за город и мир, потому что я понял, что составляю одно с ним целое. В это можно не верить, но так есть. Бывший мигрант наконец-то набрался ума. Ничего не хочу, кроме того, чтобы мой город, мой край, моя страна - жили. Понимаешь? Дай мне эти полчаса.

С неба капнуло.

Марек от удивления моргнул и рывком сел. Вместе с ним, в нем ожило прошлое и будущее, обожгло гарью настоящее, зазвучали живые и мертвые голоса. В разбитом циферблате стальным зубом торчал осколок. Нет времени.

Все-таки бессмертен, выдохнул Марек.

Он подтянул автомат и встал на одно колено. Давайте, подходите! Ненависть полыхала внутри жарким костром. Мир горел, дышал яростью, раскачивая дымы и горизонт. Хватит на полчаса?

Он несколько раз выстрелил в мельтешение натовских фигурок. С перекрестка его поддержали огнем, и Марек едва не разревелся - жив Дима, жив.

За спиной взвизгнули покрышки, потом захлопали дверцы, кто-то грузный взрыл носком сапога землю, упал рядом.

– Бердыч?

– Ну!

В руках у бородача из 'Ктулху' было помповое ружье. Одет он был в те же брезентовую куртку и штаны-хаки, что Марек видел на нем в последний раз.

– Как ты здесь?

– Стреляли!
– ответил Бердыч.

Ружье бухнуло, посылая заряд картечи в сторону базы.

– Мы подумали, че это вы без нас?
– Бердыч пригнулся, укрываясь от пуль.
– Раз пошла такая пьянка...

– Ага.

За соседний отбойник нырнул парень, в котором Марек с изумлением узнал обладателя дорогого 'рэйндж ровера', что в первый день подвозил его с вокзала до администрации. В руке у него был 'макаров'.

– А вы...

– А меня уже достали эти твари! Разъездились они! Правил дорожного движения не знают. Ты видел, как они ездят?

Марек, улыбаясь, кивнул.

– Контуженный, что ли?
– спросил парень.

Марек мотнул головой. Ему стало удивительно хорошо. Пули чирикали, клевали за спиной автомобильный борт. Парень выглянул за отбойник.