Вместо этого Бонд наткнулся на холодный взгляд стальных глаз, суровое обветренное лицо, коротко остриженные волосы и туго завязанный галстук. И ещё эта трубка. как-то не очень понравилась она Бонду. То, как новый начальник смотрел на него, напомнило ему взгляд директора колледжа, отчитывающего его за приключение со сводной сестрой Бринтона.

— Коммандер Бонд, — сказал, наконец, М. Голос его был чётким и сухим.

— Я изучил ваше личное дело. — Он постучал по лежащей на столе довольно толстой папке, содержание которой было бы интересным и Бонду. — Интересная карьера, уникальный опыт.

Бонду не понравилось, как он произнёс слово «уникальный».

— Мы ещё не знаем, сможете ли вы оказаться нам полезным, — продолжил М. — Времена меняются довольно быстро, сами понимаете. То, что было на войне, может стать неприменимым к мирному времени. Поэтому я предлагаю вам небольшое испытание. В Америке. Вы будете прикреплены к тамошнему Управлению стратегических служб* //предшественница ЦРУ//. Они как раз собираются расширяться, и просили нас помочь им с кадрами, имеющими опыт военно-полевой работы. Думаю, вы, как никто, подойдёте им.

Бонд не знал, радоваться ему или нет. С одной стороны, идея поработать с американцами могла оказаться привлекательной. Но с другой — так обычно поступают с сотрудниками, которых считают лишними, спихивая их куда подальше.

Он обсудил всё это с молодым начальником штаба, недавно назначенным М. — полковником сапёрной службы.

— Американцы ждут — не дождутся, когда вы к ним присоединитесь, — сказал ему тот. — Смотрите, не переборщите там с бурбоном и молодыми секретаршами.

Вскоре Бонд вылетел в Нью-Йорк в качестве сотрудника британского посольства. Воспоминания об убийстве японца в Рокфеллеровском центре всё ещё преследовали его. Ему было всего двадцать пять, но чувствовал он себя гораздо старше. Десять лет он находился в состоянии войны, предотвращая заговоры и уничтожая врагов, сейчас же всё это осталось позади, и он был сыт всем этим по горло. Теперь предстояло просто пожить.

В рассказе «Только для ваших глаз» Флеминг упоминал, что лучшее, по мнению Бонда, в Америке — это бурундуки и тушёное мясо устриц. Бурундуков в Нью-Йорке Бонду увидеть не удалось, а вот тушёное мясо устриц он попробовал. Это произошло в устричном баре на Центральном вокзале Нью-Йорка. После французского рыбного супа, отведанного им с Мартой де Брандт в предвоенные годы, устрицы показались ему столь же изысканным блюдом. Также в Нью-Йорке он попробовал много других вещей. После нескольких лет, проведённых в воюющем Лондоне, этот город поражал его своим изобилием. Он купил себе здесь зажигалку «Зиппо» за двадцать пять центов, и бритву «Хоффритц», которой пользуется до сих пор. Ещё зубные щётки, носки и набор клюшек для гольфа — от «А» до «Ц». И ещё он открыл здесь для себя паром «Статен-Айленд Ферри» стоимостью в пять центов за проезд.

Он остановился в пятизвёздочном отеле «Станхоп» напротив музея «Метрополитен» — по рекомендации Стивенсона. Также по рекомендации Стивенсона он обедал в самых дорогих ресторанах.

Через несколько дней он вылетел в Вашингтон. В посольстве его встретили как почётного гостя, но он тут же обнаружил, что это было совершенно излишним. Меньше всего ему хотелось ужинать с послом или обсуждать сплетни на дневных приёмах. Да и сам Вашингтон ему не понравился. Слишком много в нём было мрамора и памятников. Начальник Канцелярии предложил ему прогулку вокруг Белого Дома, на что Бонд вежливо ответил, что охотнее посмотрел бы на вашингтонскую газовую фабрику* — на том их разговор и закончился. IIфабрика по переработке угля в светильный газ, погашена в середине 50-ых, ныне на этом месте расположен паркII Единственная вещь, которая пришлась Бонду по душе — это была его квартира. Ему предоставили служебную квартиру на первом этаже кирпичного дома на Н-стрит в Джорджтауне. Район ему также понравился: там жили в основном богачи, жёны которых всё норовили лечь с ним в постель, чтобы реализовать свои мазохистские желания. Им пришёлся по душе этот грубый и высокомерный англичанин, и Бонду ничего не оставалось, как дать им то, чего они желали.

Однако не стоило забывать и о работе. Ален Даллес и Уильям Донован (он же «Дикий Билл») в этот период как раз занимались реорганизацией своей службы в Центральное Разведывательное Управление. Знания и опыт Бонда в этом деле могли оказаться полезными. У него установились хорошие отношения с Донованом, а Ален Даллес позже стал ему даже чем-то вроде личного друга, но к остальным сотрудникам их службы Бонд относился с некоторой долей пренебрежения. Возможно, это было ошибкой, поскольку ему ответили той же монетой, сформировав к нему стойкую неприязнь (именно это и заставило уже Флеминга посетить Вашингтон несколько месяцев спустя и помочь Доновану в составлении устава ЦРУ).

Были у Бонда и другие проблемы. Как-то на одном ужине молодой французский дипломат — явно вишист — позволил себе нелестные высказывания относительно деятельности британцев в Северной Африке. Бонд ответил ему на французском диалекте, который нечасто услышишь в Вашингтоне, встал со своего места и ударил его. В результате тот упал, разбил почти оригинальный секретер от Чиппендейла и сломал себе челюсть в трёх местах.

Другой инцидент произошёл с ним несколько дней спустя, на презентации фильма о вторжении союзников в Нормандию. Бонд прибыл на презентацию подвыпившим, в компании капитана американских ВМС, и весь фильм смеялся. «Снимайся лучше в вестернах — это безопаснее», — посоветовал он присутствующему на презентации главному актёру фильма.

Люди, которые знали Бонда, понимали, что он это не со зла, и прощали ему его выходки. Однако вскоре с ним произошёл случай, простить который ему так и не смогли.

Всё началось с того, что один богатый и влиятельный конгрессмен, друг британского посла, узнал через Уильяма Стивенсона о существовании Бонда, и захотел с ним познакомиться. Он пригласил его на выходные в свой загородный дом под Олбани. Бонд согласился, поскольку там было и поле для гольфа. Так получилось, что в ночь визита конгрессмен напился, и его тридцатилетняя жена предложила Бонду с ней переспать. Он, конечно, вежливо ей отказал. Как выяснилось позже, лучше бы не отказывал.