Через два дня бои закончились. Евгений решил отправиться к отцу. Уже по тому, что творилось за окном, было ясно, насколько долгим и скверным станет этот путь. Но дожидаться смерти в этой поганой комнате - последнее дело.

Во второй половине дня он поскоблил щеки заржавевшей бритвой, оделся, собрал оставшиеся гроши и вышел из дома.

С неба падал снег. Садясь на землю, яркие, крупные хлопья тут же гасли, растворяясь в мерзкой серо-коричневой каше.

Никто не ехал по улице в лихих санях, не предлагал купить баранки или пироги, не кормил на скамейке птиц, не играл в уличном оркестре.

Прохожих было немало, но от каждого из них веяло какой-то рабской задавленностью, потерянностью, тоской. Они сбивались в кучи, слушая новых хозяев, только для того чтобы не потеряться в этом новом, страшном мире.

Евгений шел мимо разбитых витрин, мимо поваленной афишной тумбы. Кому и зачем понадобилось ее валить? Шел к Кремлю, хотя смотреть на него теперь совершенно не хотелось.

Он представил, как будет добираться до Твери. На поезде? А если поезда уже не ходят? Да и сколько сейчас желающих уехать из холодного, разграбленного города?

Но перед тем, как идти на вокзал, надо было попрощаться с друзьями.

Всю дорогу Евгений думал о том, что скажет Ане. Думал, как они будут вместе пить чай или вино, и грустно шутить над тем, что происходит вокруг.

Увидеть подругу ему не удалось. На двери пустой квартиры висел приколотый булавкой тетрадный листок с трогательным посланием:

'Дорогие, милые, любимые друзья!

Я с родителями уезжаю на дачу в Крым, чтобы переждать там бурю. Сама я не вижу в этом особенной нужды, но папа настоял. Как только все закончится, мы снова будем вместе. Еще веселее и дружнее. Берегите себя и ничего не бойтесь!

P.S. Леля, твою новую поэму прочитала и нахожу ее почти великолепной. Мы ее обязательно разберем!

P.P.S. Маша, милая, ты должна полюбить жизнь!

P.P.P.S. Альцина, мы всегда будем помнить о тебе!'

'Евгений...', - он попытался представить несуществующую строку.
– 'Будь счастлив... Не унывай... Выживи! Да. Точно. Выживи, Евгений!'

Снег валил с новой силой, как будто хотел поскорее прикрыть, упрятать несчастную истерзанную землю.

Идя по какой-то неизвестной улице (или просто изменившейся до неузнаваемости) Евгений вдруг понял, что слишком поздно вышел из дома, слишком долго слонялся по Москве. Надвигались сумерки. Если низ стал верхом, а верх низом, выходило, что любой, кого Евгений прежде не удостоил бы взглядом, теперь мог раздавить его, как жука - имел право.

Люди начинали прятаться в двери подъездов, в дыры подвалов. Где-то слышался хмельной вой гулянки, выстрелы, балалаечный звон.

Бессмысленно ускоряя шаг и пытаясь понять, где находится, Евгений наткнулся на грозную, забытую всеми баррикаду, неприступную, как крепостная стена. Надо было искать обходной путь. Или идти назад?

Воздух стал синеватым, словно в чистую воду уронили каплю чернил. В некоторых окнах печально загорались керосиновые лампы и свечи. Без пользы белели матовые шары обесточенных фонарей.

Евгений шел по безлюдной улочке, подняв воротник и разминая в карманах задеревеневшие пальцы. Он вышел к площади, посреди которой ярко пылал и потрескивал костер, огромный как у первобытных людей.

Один из стоявших вокруг костра оборванцев, бывших солдат, весело окликнул Евгения пьяным голосом. Он предложил погреться и даже угоститься 'беленькой' то ли в шутку, то ли всерьез, несмотря на грубые протесты товарищей. Евгений вежливо отверг его дружбу.

Он шел все дальше и дальше, полагая, что движется в сторону дома, но готовый в любой момент убедиться в своей ошибке.

Впереди сквозь сумрак Евгений различил бредущую куда-то фигуру пожилого человека с саквояжем в руке. Он шел медленно, чуть сгорбившись, погруженный в свои мысли. Человек из прежней жизни, еще недавно личность: учитель, врач или композитор, а теперь просто старик, потерявший все, кроме своего саквояжа, пальто и помятой шляпы.

Услышав сзади нагоняющие шаги, человек как бы случайно повернул голову.

Евгений оцепенел. Из-под шляпы на него смотрело знакомое, слегка поросшее щетиной лицо, которое он так боялся увидеть.

– Евгений!
– ошеломленно пробормотал доктор Беннетт.

Он медленно переложил саквояж из правой руки в левую, кривя рот в совершенно неискренней улыбке.

– Какая встреча!

И тут Евгений почувствовал, что совсем не боится его. Просто потому, что и в движениях, и в улыбке, и в глазах доктора на долю секунды промелькнул неподдельный и довольно сильный страх. Страх перед слабым.

– Мир меньше, чем кажется, - тихо, безо всяких эмоций сказал Евгений.

– О да!

Они продолжили путь вместе. Евгений заметил, что Беннетт пытается держать свободную руку поближе к вырезу пальто - значит, у него с собой что-то есть.