— Вы даже не в одеждах сокрытия, — заметил он.

— Они не слишком подходят к этому месту, — сказала женщина.

— Вы не носите их, потому что это не подходят для тюрьмы, — усмехнулся он, — но тогда почему Вы здесь, раз уж здесь не уместно носить такие вещи?

— Есть много мест, где они не были бы уместны, — буркнула она.

— Это точно, — согласился палач, — например, на косианском невольничьем рынке.

— Я имела в виду другие места, — ответила Клодия.

— И это верно, — сказал он, — например, нося камни рабочим на стены, ухаживая за ранеными и тому подобные места. Так что интересно получается, что Вы захотели быть именно здесь.

— Кому-то же надо было работать здесь, — проворчала женщина.

— Возможно, дело в том, что Вы могли в чём-то почувствовать себя здесь мужчиной, — предположил палач.

— Возможно, — как будто сердито дёрнула плечами Клодия.

Зато Публия, связанная у наших ног, опять что-то неясно промычала. И мне даже послышалось в её мычании нечто вроде осознания, признания, тревоги, сожаления, страдания и боли. Похоже, по некоторым причинам вопрос мужчины оказался глубоко значимым для неё. Не исключено, что у неё имелись некие тайные внутренние претензии на мужественность, или на желание быть подобием мужчины, или что-то вроде этого, впрочем, мне казалось маловероятным, что она всё ещё сохраняла их. Думаю, что теперь до неё дошло, что она была чем-то очень отличающимся и, по моему мнению, чем-то замечательным, подлинным и соблазнительным — женщиной. Во всяком случае, сейчас она точно знала, что у наших ног она была беспомощной связанной женщиной.

— Судя по виду этого, с позволения сказать, одеяния, женщина, — усмехнулся он, — я сомневаюсь, что под ним на вас есть нижнее платье.

— А это уже моё дело, — надменно ответила ему Клодия.

— Боюсь ещё до наступления сумерек Вы, скорее всего, будете в ошейнике, облизывать ноги какого-нибудь косианца, а может и не одного, — хмуро заметил мужчина.

— Возможно, — сердито буркнула она.

— А что до тебя, моя маленькая вуло, — весьма любезно сказал палач, приседая подле Публии. — То готов держать пари, что Ты, тоже хотела бы иметь возможность согнуть спину перед косианцами, вот только вряд ли у тебя это получится.

Леди Публия снова принялась дико извиваться и дёргаться, издавая жалобные стоны.

— Подозреваю, что Вы обильно накормили её, — заметил товарищ, посмотрев на Леди Клодию, которую он принимал за надзирательницу Публию.

— Энергии ей хватит надолго, — заверила палача Клодия.

Тем временем, Публия отчаянно боролась с кожей широкого толстого ошейника и прочного ремня, пытаясь поднять голову. Правда результат получился жалкий, она осталась точно в той же позе, в которой была.

— А зачем ей заткнули рот? — поинтересовался палач.

— Это затем, чтобы она не смогла раскрыть свою личность, — сказал я чистую правду.

Публия настолько опешила, что даже прекратила дёргаться.

— Это приказ Амилиана, — поспешил пояснить я. — Он не был уверен, что подобных ей шпионов, в городе больше не осталось. Соответственно, если она не единственный такой агент, то косианцы не смогут узнать, кто из них сидит на колу. Капюшон, конечно, нужен для того же. В какой-то степени, хотя как мне кажется теперь уже немного поздно, это могло бы ослабить работу их разведывательной агентуры в городе. Кроме того другие агенты, если таковые остались среди нас, могут испугаться, не зная, кто именно из их числа был захвачен, скольких она успела выдать, и кто из них мог бы быть следующим.

— Да, — протянул палач. — Наш командующий — человек умный.

— А то, — согласился с ним я, тем более, честно говоря, я действительно испытывал уважение к Амилиану, как к командиру.

Леди Публия снова задёргалась. Ткань накинутая на голову промокла от её слёз.

— Не волнуйся Ты так, маленькая вуло, — успокоил её палач, потрепав её по голове рукой, — уже скоро Ты будешь на вертеле поджариваться на солнышке.

Она замычала и замотала головой.

— Замечательно, кажется, что у меня не возникнет больших трудностей с тем, чтобы заставить её извиваться на колу, — довольно проговорил мужчина.

Дикие, но тихие и жалобные стоны и мычание доносились из-под импровизированного капюшона Леди Публия.

— Знаете, иногда они хорошо дёргаются и извиваются, — поведал нам палач, — возможно, кто-то просто от страха, кто-то потому что думает, что сможет слезть кола, некоторые полагают, что смогут побыстрее закончить с этим. Есть и такие, кто пытаются держаться спокойно, насколько это конечно возможно. К таким приходится применять плеть, но иногда и без этого обходится. Если мы позволяем им не торопиться, по кол входит всего по хорту за ан. Впрочем, исход, конечно, в любом случае один.

От таких откровений Публия забилась в истерике. Мычала она теперь, уже не переставая. Откуда только силы взялись.

— Хм, обычно они так не волнуются, — заметил палач. — К этому времени, они уже цепенеют от страха, и не пытаются сопротивляться. Многие даже не могут идти.

Я припомнил, что Леди Клодия немного раньше была именно в таком состоянии.

— Ну всё, пора идти, вуло, — объявил мужчина, вставая на ноги.

Публия, замершая было у его ног, снова дико замотала головой, лихорадочно задёргалась и жалобно замычала. Должно быть, она уже стёрла кожу себе на задней части шеи.