– Деточка, я тебе, считай, весь мир предлагаю. В обмен на маленькую услугу. Стань гогоном, сломайся и войди в колоду. Это больно, да, но мы все через это прошли, и, как видишь, живём себе.

Он показал на накрытый стол:

– И даже с удовольствием.

Лив повернулась к нему:

– Гогоны? Что это? Какого чёрта? Идите вы...

Девушка замялась, не понимая, в какое страшное место ей послать всю эту компанию так, чтобы уж от всей души.

– Идите вы в свою сферу! – Наконец выдохнула она. – Я вынуждена отклонить ваше предложение.

Лив постаралась вложить в последнюю фразу весь сарказм, на который была способна. С одной стороны она понимала, что, наверное, лучше не злить Фарса и его старших, а с другой, её уже несло, и она не могла отказать себе в удовольствии. Она резко дёрнула молнию вверх на своей командировочной куртке, демонстрируя решимость побыстрее убраться отсюда. Хоть куда-нибудь.

– Нет! – уже окончательно крикнула Лив. – На черта мне тупо подставлять кого-то, из года в год играя в какую-то допотопную игру с непонятными правилами? Я люблю время, люблю цифры, люблю порядок.

– Да, ладно, ладно, – Фарс сделал знак рукой, показывая, что время дебатов и прений истекло. – Не хочешь, не нужно. Кто тебя заставляет?

Лив замерла от такой наглой лжи.

– Что значит, кто? Я сама, что ли по своей воле в ваши забавы впуталась?

– Ой, сама! – Джокер рассмеялся, нацелившись на неё карандашом, который он все ещё держал в руке, и Лив вздрогнула от его дружелюбного смеха. – Кто же тебя заставлял-то?

Он блеснул белоснежными зубами ещё раз, тряхнул головой, чтобы задорно зазвенел бубенчик на колпаке и пояснил:

– В игру вступает тот, кому чего-то в обычной жизни не хватает.

– Да мне…

Девушка неожиданно растерялась. Как так? Неужели ей чего-то не хватало?

– У меня все было....

– В общем, – вмешался Фарс, – насильно мило не будешь. Теперь тебе дорога – в птицы.

Лив вскрикнула. Она вспомнила упавшего с неба старика.

– А что ты хотела? Либо – в гогоны, либо – в птицы. Другого в этом мире не дано…

Поднялся, перекатывая набухшие мышцы обнажённого торса минотавр, прохрипел:

– Всё, император, пора кончать этот балаган. Меня уже достало.

Фарс устало кивнул:

– Вычеркни её, Миня. Жалко, но что поделаешь?

Минотавр двинулся на Лив.

***

Снег шел всю ночь и теперь лежал толстым, воздушным слоем взбитых сливок на ещё вчера плешивой осенними ночными заморозками земле. Оливия Матвеева с удовольствием пробиралась сквозь тут же прорубленную прохожими тропинку, поскрипывая зимними ботинками по свежему насту. Так и казалось: она, словно нож, прорезает огромный торт, а по обе стороны от неё весело и сладко сверкают свежие слои крема. Она вспомнила, как в детстве обламывалась, набирая пригоршни этого безумно белого снега и запихивая его в рот. Он оказывался не тем, чем виделся. Чем она сама себе придумывала. В частности, он был совершенно не сладким. «Детство тоже было полно разочарований, – подумала Лив. – Зато сейчас не приходится обламываться. Потому что ничем не очаровываешься».

С работы в пятницу отпустили пораньше, в пакете радостно бултыхалась упаковка шоколадных конфет и парочка баночек с йогуртом, на «Сизонваре» появилась вчера новая историческая дорама, как раз вовремя, потому что жестокий, но нежный воин эпохи Чосон совершенно перестал волновать Лив. Грядущая суббота сулила вполне реальную надежду выспаться столько, сколько душе будет угодно. Единственное, что чуть-чуть портило настроение, это ноющая в лодыжке нога, которую она каким-то образом умудрилась повредить в одной из последних командировок. Усталый седовласый хирург в поликлинике сказал, то нужно сделать рентген, потому что опухоль то появлялась, то исчезала, а это, спустя месяц после происшествия, уже тревожило. « На следующей неделе, – сказала сама себе Лив, которая ужасно не любила ни болеть, ни лечиться. – Я обязательно сделаю рентген, но на следующей неделе».

Эта поездка вообще получилась не очень удачной. А вернее, неудачной совершенно. Лив свалилась с температурой, такой высокой, что смутно помнила, что там вообще происходило. В памяти мелькали то жуткий, мёртвый посёлок, то высокомерный и неприятный владелец лесосеки (она долго вспоминала, как его зовут, но так и не вспомнила), то нелепый парень с глупым именем Савва, то смутные обрывки отчёта, который она всё-таки привезла в управление. Самое же неприятное было в том, что Ирина Николаевна небрежно отложила в сторону результаты проверки и сказала: «Тут мы уже разобрались. Все в порядке, Матвеева. Иди». Начальница казалась недовольной её отчётом, даже не посмотрев на него.

Спустя три дня после командировки, когда жар спал и Лив выбралась из температурного бреда, обнаружилось эта странная боль в ноге, а на ладони – безобразный, свежий шрам от глубокого пореза. Причем она, хоть убей, не могла вспомнить, где и при каких обстоятельствах это всё случилось. Что-то тревожило её, как бы ни загоняла эту напряжённую тоску в глубину подсознания, та возвращалась снова и снова странными аритмичными и частыми сердцебиениями.

Иногда в её голове раздавался чужой голос, он нес какую-то абракадабру, словно инопланетяне сообщали Оливии Матвеевой новости о неизвестной ей планете. Сначала в голове начинало гудеть, тянуло виски, потом что-то лопалось, врывался радийный треск и шум, которые превращались в слова: