— Тоже нет. Это очень крепкое. Не изменить.

Сказав это, я прикрываю глаза. Смесь из жгучего отчаяния и липкой брезгливости не дает мне со спокойным лицом стоять перед покалеченным ребенком и валяющейся в болотной грязи женщине. Проще не смотреть — и я не смотрю.

Я не понимаю, что с ними и почему они тут живут. Если ты в страшном месте и можешь ходить — уходи, смени место. Но они живут здесь, в конце канала, забирающего из реки чистую воду.

— Точно здесь не город, — бросаю я и разворачиваюсь.

Едва не наступаю на Сатс, сидящую на корточках у моих ног.

— Пойдем отсюда. Нам надо найти хотя бы один колос овса. Я, к твоему сведению, тоже голодна.

— Но, может быть, у них… — Сатс с тоской смотрит на коротышку, семенящего к зарослям. Наверное, он хочет еще кого-то позвать, чтобы те тоже упали перед «хо-тя-си».

— Ты будешь есть то же, что эти люди?

Мой Мастер тут же вскакивает и обгоняет меня.

Мы удаляемся, забирая через болото направо. Безнадежный вой странной женщины постепенно начинает звучать как назойливая, но далекая песня. Потом тягучая мелодия стихает.

В загустевающих сумерках звук растворяется, путаясь в холмах, словно бы он был обращен только к нам, но потерял нас. Если это был старый ритуал перед парой наших, то это или неправильный ритуал встречи, или наоборот, верный ритуал отпугивания. В любом случае, когда крик лохматой женщины увязает в болотной тишине, а обрывки восторга безрукого мальчика пропадают из воздуха, мне легче. Даже не так давит со стороны реки.

Под ногами становится суше и тверже. Я еще не вижу реку, но уже знаю, что мы недалеко.

Сатс часто оглядывается. Это понятно — я бы тоже не хотела оставлять за спиной непонятное и подозрительное, если бы была моложе и неопытнее. Но я уже привыкла, что развернуться и оставить что-то позади иногда бывает спасительным.

Надо восстановить силы. Надо поесть и уйти с этого осколка. Надо вернуться на Первый, отчитаться и попросить или совета, или другого Мастера…

Шаг сбивается.

Бестолковая я! Рассуждаю о работе так, словно ко мне не поменяли отношения. Я ведь уже почти изолированная! Кто будет меня слушать, едва я только заикнусь о… да и о чем я заикнусь? О том, что мне неясно, какую опасность для населенного осколка представляет собой мертвое искаженное? Ну, разложится оно скоро. Ну, выкопают они еще несколько каналов для водоотведения. А таких безруких мальчиков или женщину, лишенную разумной речи, никто не исправит.

Рядом плетется мой пропуск обратно.

Наступившая темнота пугает ее, к тому же, похоже, девочка скверно ориентируется без света. Хотя это я наверняка не знаю — как учат Мастеров не на общих занятиях, мне в подробностях не известно. Сейчас она держится поближе ко мне. Несколько раз я замечала, что она прижимается к моему плечу своим, как велено делать в переходе и как необходимо вставать в опасности.

Наконец мы видим городок, находящийся на другом берегу. На длинных причалах, уходящих в реку от домиков с соломенными крышами, ярко горят факелы. По этим причалам люди, как и днем, неспешно ходят вперед и назад, вычерпывая воду, словно бы для них не имеет значения цвет неба, словно бы их работа не знает смены времен. Интересно, это те же люди или они трудятся посменно?.. Хотя нет, неинтересно.

Выше по течению, в заводи, наоборот, тихо и безлюдно. Цепочка столбов с факелами освещает тропу от города к холму заводи, на холме нет телег, но горит несколько костров. Я тянусь наскоро и улавливаю там с десяток местных, в основном спящих.

Мы устраиваемся на том же холме, где нас заметили днем. Сатс долго рыщет в траве, срывает и собирает в темноте все подряд, но кое-что даже по ее неопытному мнению совсем не походит на овес. А я указывать ей еще раз не буду.

Сажусь на траву и смотрю на другой берег.

Она приближается, протягивает мне букетик:

— Проверь, точно из этого преображать?

Беру букетик, киваю молча. И незаметно выбрасываю несколько стеблей хвоща — как она его найти-то ухитрилась?

— Вот эти три колоска особенно хороши, — говорю я, отдавая обратно ее добычу. — Только сначала зерна из них вытащи, чтобы без травы больше…

Фыркает недовольно, но когда отворачивается, сбоку от нее падают на землю стебли.

Пока она будет возиться с подобием нашего ужина, у меня есть время посидеть и подумать. В первую очередь над тем, куда мне дальше идти, и связано ли это с тем, куда мне вести мою молодежь.

Она — мой пропуск, но она мне и груз. Если ей обещали легкость получения ее нового статуса «Самый молодой Мастер чего-то там», то мне тяжесть объяснять не надо. Уникальное чудовище есть, но его уже нет. Поэтому Сатс осколку уже не нужна.

Однако он сюда нас звал, я не глухая.

Он весь отравлен, ему явно нужна помощь. На нем срублены деревья, мертвы болота и много фонового шума. На нем ловят яд множеством упорных и трудолюбивых рук. На нем рождаются искаженными.

Если я попробую разобраться с этим осколком, мне это в заслугу не зачтется, потому что заслугу ждут только от Сатс. Если я брошу его как он есть и пойду искать для Сатс новое уникальное чудовище, то вне зависимости от того, найду я его еще раз или не найду, думать я всю оставшуюся жизнь буду только о том, что я опять бросила какой-то осколок и оставила на нем кого-то умирать.