Вадим мельком глянул на полные груди Лисы и припомнил, какими они были, когда парочка только переехала сюда.

"А как по мне, ты настоящий транжира", - подумал Вадим и проникся жалостью к несмышленому толстячку. Как и положено лисе, эта чертовка съест Колобка с потрохами, и отправится искать себе настоящего волка, а не жалкую бесформенную лепешку, души не чаявшую в своей губительнице.

– Она вдруг решила, что состоятельные люди, - тараторил меж тем Колобок, - обязаны помогать так называемым страждущим, а на деле бездельникам и пропойцам, палец о палец не ударившим ради того, чтобы выбраться из дыры, в которую угодили по собственной глупости. Видите ли, она прониклась жалостью к отребью, решила, что мусор, который по ночам квартируется на лавочках и под заборами на выселках, нуждается в нашей помощи.

– Это называется филантропия, Подушечка, - прервала его тираду Лиса.
– Незачем Вадима Сергеевича тревожить по таким пустякам. У него и своих дел невпроворот, неправда ли, Вадим - она сделала паузу, томно вздохнула, - Сергеевич?
– закончив, широко улыбнулась, продемонстрировав идеально ровные, белоснежно-чистые зубы. Прямолинейный напарник Вадима Игорь называл такую улыбку конской.

"Скалятся как лошадюки, - повторял Игорь, увидев на постере девушку с подобным оскалом.
– А улыбкой это не назвать, в глаза им смотришь, а по ту сторону пустота".

– Нет, не мешай, мы этот вопрос прояснить должны, - настаивал на своем Колобок.
– Вот вы ответьте мне, Вадим Сергеевич, скажите как есть, как думаете, начистоту, как мужик мужику. Должен я своими кровно заработанными деньгами делиться с бездельниками и прохиндеями, которым, якобы, не улыбнулась судьба? Рассудите нас, а то ей без толку повторять. Пока кто третий не скажет, не убедится.

– Я не совсем уловил суть вопроса, - сказал Вадим, про себя подумав, что толстяк ужасный зануда и, пожалуй, нечего Лисам жалеть такого, лучше глотать разом и идти на поиски волка, ну или, если еще не наелись, очередного колобка.

– А суть вопроса вот в чем. Как вы относитесь к благотворительности?
– сумел, наконец-то, лаконично сформулировать хаотическим клубком вертевшиеся у него в голове мысли.

– К благотворительности? В целом отрицательно. Здесь я солидарен с вашим мужем, - он посмотрел на Лису и подмигнул ей.
– К примеру, стали бы вы жертвовать что-нибудь из своих вещей на нужды нищих? Хотя бы туфли, которые на вас сейчас надеты. Отдали бы вы их первому попавшемуся обездоленному?

– Вот, послушай, что умный человек говорит!
– обрадовано произнес толстячок, задрав вверх свой бесформенный, расплывшийся по всему лицу нос.

Лиса прикусила нижнюю губу и бросила в сторону Вадима такой взгляд, от которого у него по спине побежали мурашки.

– Мы же говорим о деньгах, а не о туфлях. Туфли - это вещь, а деньги - бумажки, - возразила она, поправляя прическу и неторопливо разглаживая блузку.

"Надо же, - подумал Вадим.
– Флиртует со мной на глазах у мужа, а он, дурак, и не замечает. Надо будет с ней переспать, чтобы у этого толстяка открылись, наконец, заплывшие жиром глаза".

– Туфли - всего лишь материальная реализация той идеальной сущности, которую мы называем деньгами, - повторил Вадим фразу, которую заучивал еще в университете, чтобы сдать современные основы философии.
– Отдать туфли равносильно тому же, что и отдать деньги. Просто бумажки - это одна из форм материальной реализации феномена денег, а туфли - другая. Поэтому если вы не готовы пожертвовать своими туфлями для нуждающихся, значит, вам не в чем упрекать мужа, который не желает жертвовать просто-напросто другой формой денег, воспринимаемой нашими органами чувств, как бумажки. По сути-то, бумажки равносильны туфлям, а коэффициент равенства есть количество бумажек, на которые некто готов обменять туфли.

– Какая глубокая мысль,- восхитилась Лиса, хлопая длинными ресницами и медленно проводя пальцами левой руки над ложбинкой между грудями.

– К сожалению не моя, а философа Пустобрехова. Это именно он заложил основы философии современности и разработал метафизическую диалектику денег, - с трудом извлек из своей памяти окончание абзаца Вадим.
– А что касается выселок и бездельников, лично я считаю, давно пора повысить арендную плату и пускай эти нищие катятся в свои богом забытые промышленные городки, где не продохнуть от дыма. Там хочешь не хочешь, работать придется или копыта отбросишь.

– Вот-вот! Слушай и запоминай, что умные люди говорят, - сказал толстяк с таким важным видом, будто он сам процитировал философа Пустобрехова.

– С вашего позволения, я пойду, спать очень хочется, - сказал Вадим.

– Конечно, Вадим Сергеевич, - засуетился толстяк.
– Простите, что занял ваше время нашими глупостями, большое вам спасибо, что убедили эту дуреху, - произнеся это, толстяк умудрился ухватить Вадимову руку и на протяжении всей тирады тряс ее.

– Да, спасибо вам большое, Вадим Сергеевич, - сказала жена, после чего подошла к нему вплотную и обняла, буквально вжавшись в него. Вадим отчетливо ощутил близкую к естественной упругость грудных имплантов, возбудился.

Толстяк замялся, растерялся. Очевидно, выходка жены ему не понравилось, а ее прощание с Вадимом затянулось.

– Ну, все, нам пора, - сказал он, схватив супругу за локоть.
– Еще раз огромное спасибо!

– Обращайтесь, - ответил разомлевший Вадим, не сводя взгляда с Лисы. Она продолжала призывно улыбаться.

Наконец, толстяк сумел утащить ее следом за собой в лифт и уже из-за закрывшихся дверей донеслись упреки, которыми муж сыпал в ее адрес, но прислушиваться Вадим не стал. Толстяк боялся Киселева и даже если застукает Вадима со своей женой, ничего предпринять не посмеет.