Слуги вколачивали в землю длинные шесты, растягивали между ними какие-то тряпки, когда-то пестрые, а теперь блеклые и линялые, разводили огонь и доставали из мешков и корзин такое, чему в моем языке и названия-то не было. Воины же не делали ничего - только расселись под особым навесом и о чем-то болтали.

Вдруг мимо кто-то проскакал, нахлестывая жрецову кобылу, и я задумчиво проводила его взглядом. Гонец, что ли? Торопятся сообщить о том, что только что случилось? Что ж, хоть тут ничего необычного. Знать бы еще - кому..

– Хэй, Эльга, ты как там? Держишься еще? Рука сильно болит?

Сердце мое подпрыгнуло и пропустило удар, а потом зачастило, как весенний дятел.

Ингвар! Живой! Вот же... а я-то думала...

Глаза защипало, горло сдавило и я чуть было не разревелась, как последняя дура. Даже голос прозвучал как-то совсем уж тихо и жалко:

– Терпимо. Сам-то как?

– А что мне сделается, - хмыкнул этот невозможный человек.

Что-то зашуршало и телега предательски скрипнула. Я замерла, боясь дышать, но никто, вроде, не заметил. Ингвар тоже притих на какое-то время. Будто удачный момент выжидал.

– Идти сможешь?
– просил он едва слышно, пользуясь тем, что там, у костров, как раз взялись рубить дрова.

– Думаю, что да, - также тихо ответила я.
– Даже бежать смогу, если припрет. Только заметят же сразу.

– А вот и не сразу, - по голосу было слышно, что он улыбается.
– Чуешь, гадостью какой-то потянуло? Ужин стряпают. Значит, вот-вот начнут ритуал этот свой, когда все на песок садятся и закатному солнцу поклоны бьют. Много поклонов. В тот раз я на пол лиги уйти успел, пока хватились. Так бы и не поймали, если б не заблудился, как дурак. Крюк по лесу накинул и обратно к лагерю вышел. Но с тобой-то такого точно не будет. Значит, сделаем вот что: как начнут рассаживаться, ты мне свистни тихонько и сразу укатывайся под телегу. На той стороне встретимся. Ха, эти дураки даже узлы как следует вязать не умеют, не то что...

– Для тех, кого не удержать веревкой, есть иные средства, - заметил еще один знакомый голос, заставив меня подскочить.

И откуда только взялся, гад лысый? Не было же только что!

– Поднимайтесь, -скомандовал гад,- за вами уже едут.

И действительно, с лагерю приближалась легкая повозка, запряженная парой молодых соловых кобылок. Правил ими еще один господин в красном плаще, а над его лысой головой вздымались к небу прутья здоровенной клетки. Основательные такие, пальца три толщиной.

– Это Адем Явюз, бююджю третьего круга, - тихо сказал мне "наш" жрец, пока Ингвара заново связывали.
– Ему приказано любой ценой доставить тебя в бюйук кэле. Любой, поняла? Если для того, чтобы ты лучше слушалась, придется отрезать что-нибудь у твоего коджя, Явюз это сделает.

Тогда я еще не знала что такое "бюйук кэле" и могла только догадываться, почему он зовет Ингвара "коджя", но одного взгляда в бесцветные, будто застывшие глаза Явюза, чтобы убедиться: да, этот сделает. И с превеликим удовольствием.

Так что, когда мой новый господин, или кто он там, повелительно махнул рукой, я послушно влезла на козлы и замерла, сложив руки на коленях.

– Брат Темель думает, ты тыйликэ. Опасность.
– сообщил мне этот жуткий господин, усаживаясь рядом.- Я думаю, брат Темель слишком молод. Нет жены. Не знает, что делать с аптал кадын. Я знаю. Сделаю так, что ты будешь покорной.

Кто бы спорил. Буду, конечно, пока случай удобный не подвернется.

Больше Явюз и рта не раскрыл до самого города. Ингвар тоже молчал и, кажется, даже не шевельнулся ни разу. Очень хотелось оглянуться, но я не решилась даже на такую малость..

Ехали мы недолго и вскоре я увидела, что здесь называют городом.

Вообще-то, они говорят "цехишь", и я только потом узнала, что это означает "город". Да и не похоже оно на город, если честно. Цехишь и есть. Узкие улочки, забитые людьми и повозками, невозможно грязные и вонючие, зажатые с двух сторон высоченными каменными стенами без единого окна.

– Там вахцеляшь, - господин Явюз, должно быть, заметил мой удивленный взгляд, раз уж снизошел до объяснений.
– Много деревьев, с которых плоды. Много цветов. Стена защищает от грязи. От назашь. Деревья укрывает в тени. В доме прохлада.

Было видно: этот страшный человек очень любит свой цехишь.

Все эти улочки были так похожи, что не будь я проводником, давно бы слились перед моими глазами в одну - тесную, шумную и бесконечно длинную, но я и направление не потеряла, и различия запомнила: там камень стен чуть темнее, тут брусчатка иначе уложена, а вон там из стены кирпич выпал и в дыре небо проглядывает. Этому пустоглазому, должно быть, никто не сказал о моем ремесле. А то бы он мне, чего доброго, мешок на голову надел.