Карякин Юрий Федорович
Шрифт:
Вот в каком духовном поле углядела и свела Ахматова Гойю и Достоевского. Вот кто первым зажег эти две звезды и поставил рядом в небе искусства. И это в их зеркале сильнее всего беснуется и не хочет узнавать себя человек. А не узнает, так и сгинет…
Сопоставляя Достоевского и Гойю, конечно, чувствуешь приращение духовных сил, но одновременно и еще сильнее — свою ограниченность. Одному человеку эта задача не по силам. Она может решаться только в общей радости и тревоге, в спасительном сотрудничестве и в добром соревновании.
И последнее:
Гойя с Достоевским на земле не встретились, а в ноосфере сошлись.
Придумать, нет, нет, открыть, найти новое слово какое-то, потому что оно есть, это точное слово, и оно посинкретичнее, чем «ноо» («ноо» — это разум), а наука, разум — всего человечека-то не вмещают (Достоевский). Тут должно быть, а может, и искать не надо — сфера совести (которая все в себе содержит — и разум, и душу). Тут-то, в этой сфере, еще не нашедшей имя свое (но все равно без совести не обойтись), — они и встретились. Один — оглянувшись назад, другой — заглянувший вперед.
Из дневника русского читателя
Мечта о книге
Во втором издании книги о Достоевском дать лейтмотивом (но не сразу, а в развитии, в «сюжете», в особой композиции): самое главное для меня — это сама личность Достоевского как творца. Повторять (развивая): творец выше самого совершенного из своих творений, хотя нет другого пути к постижению творца как через его творение.
Есть что-то невероятно греховное и одновременно святое, порочное, губительное и добродетельно-спасительное в том, когда человек живет в литературе больше, живее, чем в жизни (тьма признаний об этом — тот же Бердяев и др.). Наверное, выход из этого круга: попытаться жить не с литературными героями (не только и не столько с ними), а с самим творцом. Все равно, все равно герои литературные — это месяцы, луны, а Солнце — сам творец.
«Человек есть тайна. Ее надо разгадать…» (Достоевский, 1837 год). «Найти человека в человеке» (Достоевский, конец жизни — 1880–1881 годы). В человеке (в «твари») он искал Бога. И его формула — «жажда верить <…> тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных» [110] — относится к человеку не меньше, а может быть, больше, чем к религии, к Богу. Для него было: «найти человека в человеке» и, значит, найти Бога. Для него было: не найти человека в человеке — потерять Бога.
110
Первая и третья цитаты из писем Достоевского брату Михаилу и Н.Д. Фонвизиной (28, I; 63, 176), вторая — из Записных тетрадей (27; 65).
Вот образ книги, как она сейчас мне представляется.
Сам Достоевский должен быть не «на фоне», а в атмосфере:
1) литературы мировой (и западноевропейской, которую он знал как мало кто, и восточной, и латиноамериканской, которых он не знал, что и не важно, литературы и современной ему, и предшествующей, и будущей).
2) поэзии
3) музыки
4) изобразительных искусств
5) философии, психологии
6) ГЛАВНОЕ: РЕЛИГИИ
7) И конечно, литературы о НЕМ. Не «иллюстрации», не «примеры», а выявление сути дела через все это. Без этого всего он непостижим. Без этой «атмосферы» он не задышит.
То, что раньше у меня было проведено спорадически, случайно, — сделать принципом, провести систематически, короче — сделать жанром. Это должна быть «органная музыка», музыка не как иллюстрация, а как единственный способ познания.
Вот так же как «иллюстрации» к первому изданию должны были выразить всю суть замысла, точно так же «иллюстрации» из литературы мировой, поэзии мировой, музыки мировой, изобразительных искусств, философии, религии, литературы о нем — должны быть ничем не заменимым способом познания самого Достоевского. Без всего этого он непостижим.
Все это должно вначале «наклевываться», «проклевываться», штрихами, пунктиром, наметками, «намечно», а потом вдруг — взорваться особой, синтезирующей главой. Значение — принципиальнейшее: именно: вне этой атмосферы, без нее он, Достоевский, не задышит, не оживет, не воскреснет.
Не загонять себя в план, не претендовать на всеохватность, а работать только над тем, что выросло, что действительно мучит. Остальное — прорастет само, если прорастет. Не энциклопедию по Достоевскому я делаю.
Сделать так, чтобы все «иллюстрации» (глаз) были в сюжете, в развитии, в контрапункте и чтобы все эти иллюстрации создавали образ книги, образ моей книги, моего видения Достоевского. Чтобы человек, даже не прочитавший книги, а только просмотревший ее изобразительный ряд, что-то понял, о чем-то задумался, чем-то обжегся, заразился, тем более — прочитавший.
Наверное, надо разделить («иллюстрации»):
1) живопись, графика, скульптура, архитектура.
2) фотографии Достоевского (все).