Карякин Юрий Федорович
Шрифт:
«Между “есть Бог” и “нет Бога” лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский же человек знает какую-либо одну из этих двух крайностей, середина же между ними не интересует его; и потому обыкновенно не знает ничего или очень мало» (с. 187).
«Третий важнейший текст на эту тему — письмо Чехова к Дягилеву 30 декабря 1902 года.
“Религиозное движение, о котором вы пишете, само по себе, а вся современная культура сама по себе, и ставить вторую в причинную зависимость от первой нельзя. Теперешняя культура — это начало работы во имя великого будущего, работы, которая будет продолжаться, быть может, еще десятки тысяч лет для того, чтобы бы хоть в далеком будущем человечество познало истину настоящего Бога, т. е. не угадывало бы, не искало бы в Достоевском, а познало ясно, как познало, что дважды два есть четыре. Теперешняя культура — это начало работы, а религиозное движение, о котором мы говорили, есть пережиток, уже почти конец того, что отжило или отживает”» (с. 188).
И еще цитата из Чехова (о Толстом):
«Писать, писать, а потом взять и свалить все на текст из Евангелия, — это уж очень по-богословски. Решать все текстом из Евангелия — это <…> произвольно <…>. Почему текст из Евангелия, а не из Корана?..» (М.О. Меньшикову, 28 января 1900 года) (с. 188).
Давно предчувствовал, что темы — Достоевский и Чехов — не избежать.
Здесь два аспекта: 1. Чехов впрямую о Достоевском (художественность и религия); 2. Анализ объективный.
«Человек поля» (формула А. Чудакова, точнее, конечно, Чехова).
Очень это относится к героям Достоевского, да и к нему самому (см. письмо Фонвизиной 1854 года, его планы «Жития Великого Грешника», Раскольников, Ипполит, Версилов, Иван и Дмитрий Карамазовы — разве не «человеки-поле»?).
И все же такого предельного накала этого противоречия («есть Бог» — «нет Бога»), такого силового поля, как у Достоевского, у Чехова нет.
Лесков, Толстой, Леонтьев — об этом. Кстати, у Тургенева вопрос о вере, в сущности, снят. Во всяком случае, не обострен, а еще вернее — и не поставлен даже.
Черт — Иван: биллионы километров, биллионы лет… Вот поле Достоевского.
У Чехова скорее — пушкинское умерение страстей, противоречий.
Пушкин — первый, хотелось бы сказать, единственный нормальный человек на Руси. Но Чехов — второй.
«Есть странные сближения…»
Общепризнанно, и в этом большая истина, или, точнее говоря, есть большая часть истины: открытия науки (Ньютон, Коперник, Эйнштейн, Дарвин…) могут быть и даже должны быть — «опубликованы» рано или поздно, там или здесь, тем или иным человеком, а истины искусства — абсолютно личностны: понимаете, не будь Бетховена — «Лунной сонаты» никогда бы не было. Так и с Моцартом, и с любым художником гениальным. Это только однопредметно, однозначно, односделано: не будь его, этого художника, никогда этого бы и не появилось…
Это очень верно. Но все-таки даже здесь есть одно, даже два резона.
Есть — факт! — фантастические совпадения, когда разные художники, не зная друг друга, говорят почти одно и то же. Существует испанская пословица: «Двум людям не может присниться один и тот же сон». Оказывается: может!
Судите сами.
Все знают из Ахматовой:
Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда, Как желтый одуванчик у забора, Как лопухи и лебеда… Сердитый окрик, дегтя запах свежий, Таинственная плесень на стене… И стих уже звучит, задорен, нежен, На радость вам и мне.А вот Эмили Дикинсон:
Он был Поэт — Гигантский смысл Умел он отжимать Из будничных понятий — Редчайший аромат Из самых ординарных трав, Замусоривших двор, — Но до чего же слепы Мы были — до сих пор!А вот еще два поэта.
Зинаида Гиппиус:
Блевотина войны — Октябрьское веселье! От этого зловонного вина Как было омерзительно твое похмелье, О бедная, о грешная страна! Какому дьяволу, какому псу в угоду, Каким кошмарным обуянным сном, Народ, безумствуя, убил свою свободу, И даже не убил — засек кнутом? Хохочут дьяволы, хохочут псы над рыбьей свалкой, Хохочут пушки, разевая рты… И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой, Народ, не уважающий святынь! (29 октября 1917, С-Петербург)Максимилиан Волошин:
С Россией кончено… На последях Ее мы прогалдели, проболтали, Пролузгали, пропили, проплевали, Замызгали на грязных площадях, Распродали на улицах: не надо ль Кому земли, республик да свобод, Гражданских прав? И родину народ Сам выволок на гноище, как падаль. О, Господи, разверзни, расточи, Пошли на нас огонь, язвы и бичи. Германцев с запада, Монгол с востока, Отдай нас в рабство вновь и навсегда, Чтоб искупить смиренно и глубоко Иудин грех до Страшного суда! (23 ноября 1917. Коктебель)Там разница между «вариантами» — примерно 60 лет, здесь — меньше месяца.
Разные времена. Разные места. Разные люди — и вдруг: одно и то же. Почти.
Отдаю себе отчет в том, что примеры такие — исключительные. Важнее другое (без чего абсолютно непонятно и первое): все гении художественные, все таланты — да на самом-то деле все люди, каждый человек — сталкиваются с этим триединством: 1) жизнь, 2) смерть, 3) тайна…
Все мы независимо от способностей, национальности, возраста только вокруг этих трех сосен и блуждаем. Не хотим на них смотреть, хотим. Смотрим, не смотрим, все равно вокруг них ходим. Вся мировая литература, вся мировая философия, вся мирская жизнь обыкновенного человека…