Мехмед опустил глаза, ведь он сказал Учителю не совсем правду — принц хотел жениться на дочери Абдуллаха не только из чувства долга, но и из-за желаний, чем-то похожих на безумие. Тело требовало того, что на языке Учителя называлось «пошлая любовь» в противовес «любви возвышенной». Тело требовало, и Мехмеду было уже всё равно, с кем пережить первый опыт «пошлой любви» — с мужчиной или юношей, с женщиной или девушкой, но Учителю этого знать не следовало. Правда заставила бы Его страдать.

Когда Андреас только-только узнал о свадьбе принца, новость стала очень болезненной. Грек даже удивился сам себе. Он полагал, что уже научился справляться со своими чувствами, но оказалось, что нет. Как больно показалось думать: «Йылмаз-бей был прав — не следовало вверять собственную судьбу мальчишке. Сердца мальчиков непостоянны».

Молодой грек имел случай убедиться в этом ещё в Константинополисе. Именно в том городе жил греческий мальчик с особыми склонностями, которого напоминал учителю Мехмед. Поначалу тот мальчик подавал большие надежды. Казалось, что необычная привязанность к учителю, которая зародилась в неопытном сердце, будет длиться не год и не два, а много лет. Это означало, что Андреас сможет заниматься образованием своего ученика даже тогда, когда тот из отрока превратится в юношу. Даже если отец мальчика, зажиточный купец, перестал бы платить, посчитав, что высшее образование сыну не нужно, молодой учитель готов был продолжать занятия бесплатно. Лишь бы ученик соглашался следовать за учителем по дороге к истине, верил бы ему и не ленился. Но всё закончилось даже быстрее, чем Андреас мог предположить.

Мальчишка стал рассеян на уроках, а затем выяснилась и причина — девочка, которая жила по соседству. Казалось, что ничего страшного не произошло, но у Андреаса опустились руки. Он понял, что потерял прежнюю власть над своим учеником и уже никогда не сможет поднять его к тем вершинам образованности, к которым мог бы поднять на крыльях любви. Умного красивого учителя, которому в то время было всего-то двадцать с небольшим, променяли на безмозглую девчонку! Девчонку самую обычную! Девчонку, которых так много!

Ах, как разочарован оказался Андреас! Великие знания, которые могли быть получены в будущем, оказались отвергнуты ради сиюминутной цели! И ведь ученик даже не заметил, как променял одно на другое, но любовь к знаниям он утратил. Конечно, чего-то он всё равно достиг, и отец мальчика даже сказал, что учитель «просто кудесник, если сумел вбить в голову этого сорванца хоть что-то», но Андреас не чувствовал, что заслужил похвалу.

Когда учитель и ученик виделись последний раз, мальчик говорил, что скоро отправится вместе с отцом в плавание, но радовался не возможности посмотреть мир или освоить морское дело:

— Отец говорит, что из меня будет толк. Я смогу наследовать наше дело и преумножить наше богатство, — сказал мальчишка.

То есть он радовался, что станет удачливым купцом подобно отцу. «Как приземлённо и скучно!» — думал учитель и именно в те дни познал настоящую горечь любви.

Глупцы те, кто утверждает, будто самый печальный жребий — любить безответно. Самый печальный жребий — любить и разочароваться в предмете любви. Когда любишь безответно, то, как бы ни болело твоё сердце, это сладкая боль — сладкая по сравнению с ядом разочарования, у которого нет противоядия.

Когда приходит разочарование, твоя душа закрывается, как мидия в раковине. Ты уже не способен мечтать и, прежде всего, ищешь в людях дурные стороны, а не хорошие. Появляется чувство, будто тебя одурачили или почти одурачили. Тебе обидно за себя, и своё за время, напрасно потраченное на того, кто оказался не достойным таких жертв. Становится стыдно смотреть в глаза каждому, кто видел тебя влюблённым. «Они считали меня безумцем», — думаешь ты и хочешь скрыться, сбежать от них и от их понимающих взглядов.

Андреас так и сделал — сбежал из Константинополиса, много путешествовал и только в Афинах окончательно успокоился. «Ведь и Сократ потерпел такую же неудачу с Алкивиадом, — напоминал себе грек. — Алкивиад не смог оценить то, что был способен дать ему Сократ. Этот ученик желал иное, а затем, будто в отместку учителю, сначала женился, а затем и вовсе дал понять, что предпочитает проводить время с гетерами, а не в беседах с мудрейшим из афинян».

Прошло ещё несколько лет, и судьба свела Андреаса, всё ещё молодого, с турецким принцем, который тоже подавал большие надежды. Помнится, Мехмед сказал, что никогда не уподобится Алкивиаду, но в то же время был чём-то удивительно похож на него. Как тот греческий мальчик из Константинополиса. Они оба напоминали Алкивиада, и это было для Андреаса очень ценно.

Именно такие мальчики, с трудным характером, всегда привлекали этого учителя, и чем более строптивым оказывался ученик, тем больше учителю нравился, потому что молодой грек был по-своему амбициозен — хотел попробовать потягаться с самим Сократом, пусть и говорил, что этого великого педагога превзойти нельзя.

«У меня особый талант, — говорил себе Андреас. — Я способен заставить учиться даже тех, от кого другие учителя отказываются и бессильно разводят руками. Этот талант был признан многими. А если так, то, возможно, мне удалось бы то, чего не удалось Сократу. Возможно, я сумел бы совладать с Алкивиадом. А даже если нет, и я слишком самоуверен, то могу хотя бы помечтать об этом».