Как-то даже рассмеялся:

— Ха-ха, что я вижу! Посмотри, мам: на автомобиле желтый цыпленок нарисован!

Но его мама, как мы уже знаем, не любила смотреть на автомобили. Она даже нарочно отворачивалась от шоссе, как бы желая тем самым показать, что все эти автомобили ей не друзья. И во многом вкусы и интересы жеребенка и его матери сильно разнились. Если жеребенку небо казалось синим и прозрачным, трава — чистой и аппетитной, вода — холодной и освежающей, то его мать в каждом глотке воды ощущала привкус стирального порошка, в воздухе — запахи бензина, сажи и серы, да и трава на придорожном лугу отдавала всякими химикатами. А шоссе ее просто раздражало: гул, треск, пыль; машины она называла вонючими железными ящиками. Поэтому своими открытиями и восторгами жеребенок охотнее делился не с матерью, а с бурой телочкой, убегавшей от большого коровьего стада, чтобы поболтать с веселым, резвым жеребенком.

— Ах, как было бы здорово, если бы нас посадили в большой серебристый грузовик и хоть немножко покатали! — мечтал жеребенок.

— Я бы очень боялась: а вдруг выпаду! — испуганно моргала его приятельница.

— Не бойся. Я бы не дал тебе выпасть, удержал, — отважно встряхивал жеребёнок ещё коротенькой гривкой.

— Я так и думала, — скромно опускала тёлочка глаза. — Побегу расскажу маме, какой ты славный и смелый.

Она смешно скакала к стаду, а жеребёнок, радостно вскидывая голенастые ноги, тоже мчался к своей маме и снова не мог оторвать глаз от шоссе.

— Глянь, — очень удивился он, — какая машина! Вся красная, а сверху лестница. Мам, а зачем ей лестница?

— Не знаю и знать не хочу, — ворчала кобыла, даже не поднимая глаз на диковинную машину.

— Ого-го! — воскликнул он однажды. — Такого я ещё сроду не видывал!

По шоссе медленно ехал грузовик с высокими решётчатыми бортами, и вёз он… кого бы вы думали? Лошадей! В глазах у них застыл страх, головы были печально и беспомощно опущены.

— Счастливого пути! — крикнул им жеребёнок. — Приятного путешествия по белу свету! Как я вам завидую!

Один старый жеребец поднял голову и проржал что-то в ответ, но что, жеребёнок не разобрал.

«Наверно, поблагодарил за добрые пожелания», — решил он и, заметив приближающуюся тёлочку, поскакал к ней.

— Ты слышала, — кричал он на скаку, — ты видела, как моих родичей везли в машине, чтобы показать им весь мир? Я пожелал им счастливого пути, и они сказали спасибо. Когда вырасту, тоже отправлюсь путешествовать!

Однако на этот раз тёлочка не спешила с ним согласиться. Она даже презрительно пожевала губами и глянула на жеребёнка свысока.

— А мама сказала, — ехидно возразила она, — что этих лошадей повезли на бойню.

— На бойню? — удивился жеребёнок, и его сияющие глаза затуманились.

— Да, на бойню, — повторила тёлка. — И ещё сказала, что скоро всех лошадей туда свезут.

— Не ври! — возмутился жеребёнок.

— Мама сказала, — безжалостно продолжала тёлка, — что от вас, лошадей, нынче никакого проку, никому вы не нужны, сказала мама, и поэтому вас отправляют на бойню. Она ещё сказала, что лошадей вытеснили автомобили и тракторы, а нас, коров, это мама так сказала, никто не вытеснит, потому что мы даём молоко, а вы, лошади, ничего хорошего не даёте и уже не дадите, только нашу траву зря переводите, а проку от вас никакого.

Жеребёнок просто онемел — так ошеломили его слова подружки.

— И поэтому мама не велела мне даже смотреть на тебя! — закончила тёлка и, гордо задрав маленькие рожки, степенно зашагала к стаду, оставив жеребёнка обиженным и униженным.

— Врушка врал, врушка врал, он с три короба наврал, по мосту враньё повёз — провалился, не довёз! — придя наконец в себя, закричал жеребёнок вслед тёлке, однако она даже обернуться не соизволила.

«Врушка врал…» — повторил про себя жеребёнок, однако его чистое и доверчивое сердечко замутилось, он, подбежав к матери, ткнулся мордой в её тёплый бок, ища утешения.

— Мам, а мам, правду говорят, что от нас, лошадей, никакого проку и что нас трактора и автомобили вытеснили? — тихо спросил он, надеясь, что мать только посмеётся в ответ.

Однако кобыла грустно покачала головой и сказала:

— Да, это правда.

— А как же та большая машина с решётчатыми высокими бортами, — снова спросил жеребёнок, — неужели она правда везла лошадей на бойню?

— Кто это тебе сказал? — насторожилась мать.

— Бурая тёлка. И ещё она говорит, — всхлипнул жеребёнок, — что от меня тоже никакого проку, поэтому она больше не будет со мной дружить.

Кобыла с тревогой и любовью посмотрела на своего длинноногого сыночка, перед которым так неожиданно открылась мучительная правда жизни.

А когда они вернулись в конюшню, кобыла всю ночь напролёт рассказывала сыну о славном прошлом лошадей, вспоминала такие необыкновенные, удивительные истории, героями которых были его предки, что на следующее утро жеребёнок, снова весело подпрыгивая, побежал к коровьему стаду и до тех пор носился возле него пока спесивая тёлка не подошла.

— А моя мама сказала, — как горохом начал сыпать жеребёнок, — что у нас, лошадей, такое замечательное прошлое, какого ни у одной коровы никогда не было и не будет! Мама сказала, что мы участвовали в сражениях и окровавленные падали на поле брани, что мчались быстрее ветра, неся всадника с победной вестью! И ещё мама сказала, что мы были самым дорогим подарком для королей и самой большой надеждой для пахаря! И ещё мама сказала, что у нас на шее звенели колокольчики и сафьяновые сёдла для нас вышивали золотом и что, спасая съёжившихся от страха людей, мы уносили их от голодных волчьих стай… И даже теперь, говорила мама, рысаки участвуют в состязаниях, и весь мир им аплодирует! И ещё она сказала, — захлёбываясь словами, продолжал жеребёнок, — что вы, коровы, ленивые и толстопузые, только и умеете — жевать да мычать, и позволяете себя доить, и нет у вас никакой интересной истории, вот!