С минуту бурая тёлка стояла как оглушённая, пытаясь переварить всё, что услышала. А придя в себя, выпалила:

— Ах так! Ну смотри! Всё-всё расскажу маме, что ты тут на нас наплёл: и что мы толстопузые, и что ленивые, и что только одно и умеем — мычать да жвачку жевать. Мама быку пожалуется, и он тебя — рогами в бок! Будешь знать.

— Ябеда! — с презрением кинул ей жеребёнок.

Помолчав, тёлка добавила:

— Каким бы ни было ваше прошлое, всё равно вас вытеснили машины, а нас никто не вытеснил. И если вы, лошади, такие храбрые, на войне были, так почему же вы испугались автомобилей и тракторов, почему и пикнуть против них боитесь?

Жеребёнок не знал, что ответить, только с досады рыл копытом землю и бил себя по бокам хвостишком.

А тёлка вернулась в стадо, прижалась к боку матери-коровы и издали, не прекращая жевать, косилась на жеребёнка.

Постояв возле стада, жеребёнок задумчиво побрёл к матери. Тёлкины слова больно задели его. Что ни думай, как ни сердись, однако была в них крупица правды. Ведь и в самом деле они, лошади, ни разу не оказали сопротивления тракторам и автомобилям. Что с того, что его мама с презрением отворачивается от катящихся машин — ведь машинам от этого ни жарко ни холодно.

И его юное сердечко сдавило тяжким обручем: жеребёнок почувствовал себя ответственным за честь всех лошадей. Он даже не пожаловался матери на то, как вновь обидела его тёлка: понял уже, что есть вопросы, которые следует решать самому. Совсем другими глазами смотрел он теперь на шоссе, на нескончаемую вереницу автомобилей, и думал при этом о чём-то своём. И однажды вдруг решительно поскакал в сторону широкой асфальтовой ленты.

— Ты куда? — попыталась удержать его мама. — Там опасно, сейчас же назад!

Но жеребёнок притворился, что не слышит её зова. Перепрыгнув через кювет, он замер на обочине и, чего-то ожидая, начал внимательно следить за проезжающими мимо машинами. Ждал долго — до тех пор, пока вдалеке не показался король всех автомобилей — огромный серебристый холодильник. Когда машина подъехала совсем близко, жеребёнок внезапно выскочил на проезжую часть и, широко расставив ножки, гордо выпятил грудь навстречу серебристому великану.

Водитель, заметив неизвестно откуда взявшегося жеребёнка, который не только преградил путь машине, но, казалось, готов броситься на неё, — растерялся, слишком резко затормозил, слишком круто вывернул руль, и машину занесло, она съехала в кювет и с грохотом перевернулась.

Какое-то время ещё вращались огромные спаренные колёса, а когда они перестали крутиться, наступила странная, жуткая тишина. Кобыла окаменела от ужаса, а пасшееся на своём лугу коровье стадо даже траву перестало щипать. Сам бурый бык, выпучив глаза, смотрел на перевёрнутую машину, которая издали была похожа на снесённый ураганом сенной сарай.

А жеребёнок всё ещё стоял на шоссе, упираясь всеми четырьмя копытами в твёрдый асфальт, только теперь ножки его дрожали, как заячий хвостик. Он беспрерывно моргал, не в силах поверить тому, что натворил. Долго ещё стоял бы жеребёнок на шоссе и смотрел на поверженного гиганта, если бы не другие автомашины, которые одна за другой тормозили у места аварии. Поняв, что пора уносить ноги, жеребёнок поскакал обратно на луг и прижался к маме.

Они оба молча наблюдали, как люди с трудом открыли дверцу кабины перевернувшегося серебристого великана и оттуда выбрался водитель. Даже здесь, на лугу, были слышны его сердитые крики. Он ругательски ругал всех лошадей — жеребцов, кобыл, жеребят. Накричавшись, водитель стал озираться по сторонам в поисках виновника аварии, а заметив его, схватил палку и устремился на луг.

— Несись прочь во все лопатки! Беги! — подтолкнула жеребёнка мать, и он помчался что было сил.

Водитель попытался поймать его, но попробуй догони ветер в поле! Продолжая ругаться, человек вернулся на шоссе и на попутной машине отправился к телефону, чтобы вызвать техпомощь.

Когда опасность миновала, жеребёнок подбежал к коровьему стаду. Коровы и бурый бык снова щипали траву, обсуждая недавнее происшествие. Только молоденькая тёлушка не прикасалась к траве и всё искала глазами жеребёнка. Увидев его, она тут же затрусила к нему:

— А мама корова мне…

Жеребёнок прикинулся, что не слышит. Теперь, когда никакое наказание уже ему не грозило, когда перестали дрожать ноги, он несколько пришёл в себя и даже гордо вскинул голову.

— Мама сказала мне, — повторила тёлка, — что так поступать глупо и нехорошо, что ты и сам мог погибнуть, и водителя погубить… — И, помолчав, добавила: — А мне… мне кажется, что ты такой храбрец, какого на нашем лугу ещё сроду не видели и не увидят!

Жеребёнок молчал. Он смотрел вдаль и словно видел перед собой быстроногого коня, уносящего с поля боя раненого всадника… Видел тройку с колокольцами, за которой гонится волчья стая; видел коней, пасущихся ночью на лугу, полном соловьиного щебета; видел состязания рысаков на льду озера и диких жеребцов, быстрее ветра несущихся по необъятным степям; видел лошадь, запряжённую в тяжёлый плуг, — видел всё великое и славное прошлое своего лошадиного рода…