Теперь, когда сердце моего друга будоражили нежные чувства, я стал невольным свидетелем нового потока страстных речей. Я должен был поверить, что духовный облик его избранницы ничем не отличается от облика героинь тургеневских романов. Та же мягкость, наивность и то же благородство. Только в этом очаровательном и высоконравственном сообществе он видел девушек, достойных стать рядом с его будущей женой.

Когда литературные экскурсы Лукина достигли предела, чудесные прообразы его возлюбленной — Вера из «Обрыва», Анна Каренина, Офелия — остались позади и на очередь встала несчастная Джульетта, я с притворным спокойствием, которое сделало бы честь Порфирию из «Преступления и наказания», сказал:

— Ты напрасно свои представления о женщине черпаешь из поэзии и романов… Художники пера не были до конца искренними… Женский образ в литературе не простое жизненное изображение, а продукт мужского воображения, разогретого чувственностью.

Во всех этих фразах не было ни слова, принадлежащего мне. Я впервые их услышал от самого Лукина, который в свою очередь воспринял эту премудрость из чужого источника.

Поглощенный собой, мой друг не уловил в моем голосе нотки иронии и не узнал в моей речи собственной философии, недавно лишь преподанной мне. Он с прежней уверенностью продолжал живописать и попутно сравнивать духовный облик его возлюбленной с Джульеттой.

— Я не стал бы так далеко заглядывать в прошлое, — с той же уравновешенной сдержанностью продолжал я, предвкушая близкую развязку, — в литературе всех времен и народов женщина представлена такой, какой она кажется влюбленному энтузиасту. Объясняется это тем, что поэзия вначале культивировалась одними мужчинами. Если бы женщины зачинали лирическую и эпическую поэзию, образ их сестер создавался бы более беспристрастно и был бы довольно–таки бесцветным. Сейчас, когда женщины рисуют образ себе подобных, они повторяют традиционный портрет, придуманный мужчинами…

Лукин узнал афоризмы, некогда обращенные им против меня, вспомнил источник, откуда они были почерпнуты, но не растерялся.

— Нет правила без исключения, — с вдохновенной уверенностью проговорил он.

Я мог бы ему возразить, что каждый мужчина влюбляется в исключение, но предпочел смолчать.

Мы окончили с Лукиным университет, поженились на сестрах и последовали каждый своим путем: я изучал физиологические процессы в больном организме, познавал закономерности, с которыми намеревался вести борьбу, а мой друг занял должность санитарного инспектора. Три года его не было у нас в городе, он где–то работал, переходил с места на место и, судя по его письмам, вел с кем–то непрерывную войну.

Первое же столкновение с главным врачом санитарно–эпидемиологической станции привело к тому, что Лукина из города перевели в глухое местечко, примечательное своей многоводной рекой и крупной льноткацкой фабрикой.

Спор носил чисто теоретический характер, и вольно было главврачу обидеться. На станции полагали, что, пека население на болезни не жалуется, а больничные врачи не находят их, нет оснований для тревоги. Лукин утверждал, что больные слишком поздно узнают о своей болезни, а врачи лишь тогда обнаруживают ее, когда в здоровье наступили серьезные изменения. Физиологическими и биохимическими исследованиями следует научиться ограждать здоровье людей. В подтверждение Лукин проделал опыт, который окончательно погубил его репутацию.

Эта история началась с ничтожно малого: молодой санинспектор усомнился в том, что выброшенный в воздух кварц при сжигании угля в распыленном состоянии безвреден для населения. Все справочники свидетельствовали, что кварц выходит из печей в связанном состоянии, а Лукин утверждал, что этот силикат свободно разносится ветром и отлагается в легких детей. Дотошный инспектор настоял, чтобы районные врачи обследовали школьников, живущих вокруг электроцентрали, и сумел доказать свою правоту. Результаты были неутешительные для эпидемиологической станции и роковые для Лукина…

На новом месте разногласия между инспектором и директором химического завода носили вначале деловой и даже спокойный характер. У каждого были свои заботы и готовность друг другу помочь. Одному хотелось сохранить реку в чистоте, отвести фабричные воды от источника питьевой воды. Другой желал того же, но считал сточные воды чистыми, загрязнения незначительными и в доказательство ссылался на самочувствие рыб. Директор утверждал, что они благополучно живут и размножаются, никто не видел ни единого лещика больным. Беспечный директор! Как можно в век химии и иммунологии состояние рыб объявлять мерилом человеческого благополучия…

— Рыба рыбе рознь, — возражал санитарный инспектор, — одна и та же концентрация аммиака в воде не вредит вьюну и пагубна для окуня, а раствор меди в двадцать раз токсичней для карася, чем для щипевки. Рыбы по–разному воспринимают загрязненную воду, а вы по их самочувствию предлагаете судить о пригодности воды для людей…

Заместитель директора по хозяйству и снабжению пригласил непокладистого инспектора к себе, уставил стол отменными закусками, вином и с видом человека, которому не впервые улаживать деликатные дела, сказал: