Шрифт:
– Вот видишь, глаза открыл, а ты волновалась!
– Мальчик мой! Кушать хочешь? – мой желудок зарычал.
– Конечно, хочет! – засмеялся папа.
Мама убежала, колыхая своим огромным животом. Странно, раньше двигалась осторожно.
Прибежала с тарелкой каши. До чего вкусна каша с мясом! Я, давясь, съел всё, вылизал тарелку и попросил ещё. Два дня ничего не ел…
– Я посплю? – попросил я. Мне разрешили. Я разделся и лёг.
Ночью я проснулся. Светила полная луна, заливая комнату сквозь занавески ртутным светом.
Я поднялся, отодвинул штору и выглянул в окно. Всё внутри меня радостно задрожало: луна набухла, словно налитая ртутью, приблизилась к Земле, стала объёмной. Я быстро скинул трусики, запрыгнул на стол и распахнул створки. Тёплый ветер охватил моё разгорячённое нагое тело.
Внутри родилось пение. Я запел песню призыва. Где-то в далёком лесу мне ответили. Радостно взвизгнув, я прыгнул… и оказался в сильных руках отца.
– Что, Волчонок, сбежать хотел? – ласково спросил он меня.
Я посмотрел на него и улыбнулся, поуютнее устраиваясь на его руках:
– Подумаешь, побегала бы, да вернулась.
– Там же самцы!
– Сучка не захочет, кобель не вскочит!
– А сучка не хочет? У тебя же течка.
Я задумался: - Папа, а если понести от волка, будучи в шкуре волчицы, как выносить волчонка?
Папа растерялся: - Вот уж никогда не задумывался!
– Ты же местный!
– Что ты этим хочешь сказать?
– Ты что, не знаком с оборотнями?
– Нет, ты первая.
– Ну и ну. Мне кажется, тогда невозможно превратиться в человека, пока не выносишь, родишь. Ещё и выкормить надо! Нет, лучше не рисковать!
– Я тоже так думаю! – рассмеялся папа, целуя меня в темечко, - Знаю, знаю. Опять скажешь, что я колючий.
– Не понимаю, как тебя мама терпит. Я бы своего сама брила. Дурацкая мода. Колется ведь шея.
– Привык уже. Не так видно, что небрит.
– Папа, ты всю ночь меня будешь на руках носить?
– Буду. Ты же носила Юрика, когда он болел.
– Мне было страшно.
– Думаешь, мне было весело, когда ты прыгнула в окно?
– Но я бы приземлилась на клумбу! На четыре лапы!
– Ты это серьёзно? Третий этаж!
– Абсолютно серьёзно. Был момент… - я огляделся. Ночь утратила своё очарование. Луна убежала в неведомую даль, светила ярко, но совсем по – мирному.
– Теперь не смогу. Ты спугнул волшебство.
– Обещай мне больше так не делать. Захочешь побегать, я тебя выведу. Вот только куплю поводок и ошейник.
Мне на глаза попалась картина. Чёрный Пёс улыбался. Моя душа смотрела серьёзно. Раненый бок сочился кровью. Ошейник и цепь держали волчонка крепко. Не убежишь.
– Папа, я никуда не убегу, правда.
Конечно, никуда я не ушёл.
Ушёл Юрик.
Сначала он попросился на пятидневку, потом ушёл жить к Толику, пока тот в больнице. Возле сына сидел папа. Толика откачивали в реанимации, никого, кроме папы, не пускали. Его напичкали каким-то наркотиком. Когда мы начали штурмовать фотостудию, ему вкололи ещё дозу. Хотели убить.
Папа сказал, что в студии обнаружили тело изуродованного ребёнка. Папа объяснил, что там снимались реалистические порнофильмы с жестоким изнасилованием детей. Я даже взмок. Если бы я не переселился в это тело и не стал заниматься борьбой, что было бы с Сашей и Толиком?
Страшно подумать!
В школе, придя на тренировку, я узнал от дяди Коли, что Толика перевели из реанимации в палату интенсивной терапии, и что его можно навестить.
Мне всё равно ещё нельзя было бороться, так что я отправился в больницу.
Надо сказать, я пытался поправить свои жизненные потоки. Почему-то себя лечить было очень трудно. Для этого надо было другое знание. Плохо себя видно, неправильно. Осмотрел свою половую систему. Никакой патологии, всё развивается нормально. Но только развивается, ещё не готова…
Надо, надо сходить к Старой Любезной Мариям. Вот помогу Толику, и схожу. Посмотрим вместе. Кстати, надо бы покушать, а то упаду там в обморок, вот смеху будет!
Развернулся и пошёл домой. Дома была мама, она же в декретном отпуске.
Сегодня был борщ с говядиной. Как я соскучился! Навернув тарелку борща, запил компотом.
Осторожно подумал о Саше, старательно обходя сцену прощания. Душу саднило, кровь сочилась. Больно. Я зашипел сквозь зубы.
– Что, Сашенька?
– Больно, мама.