Прокурор сделал вид, что не расслышал его.

Работу над делом я решил начать с допроса Лифшица. От встречи с ним я многого не ждал, и все-таки во мне теплилась надежда на то, что вдруг Марк Исаакович вспомнит какую-нибудь незначительную деталь, которая по-новому осветит происшествие, позволит увидеть хотя бы отдаленную перспективу его раскрытия. Из собственного опыта я знал, что заявители иногда сами, сознательно или по недомыслию, опускали такие подробности; случалось это и по вине тех, кто беседовал с ними.

…Три часа я с помощью Лифшица тщательно прослеживал путь колонны «МАЗов», и чем меньше оставалось

До границы Новгородской и Ленинградской областей, тем больше таяла эта надежда. Нет, ничего нового Марк Исаакович сообщить не мог. Правда, он вспомнил, что за Зайцевом, во время объезда закрытого для движения участка шоссе, видел у самого леса несколько тлевших костров, но тут же заявил, что людей возле них не заметил. Не появлялись они и в свете фар. Да и кому захотелось бы в такую погоду, в темноте, под дождем месить ногами грязь?

Пепельница на моем столе уже несколько раз наполнялась окурками папирос, которые мы беспрерывно смолили. Выбрасывая их в корзину, я не переставал наблюдать за Лифшицем, но никаких изменений в его поведении уловить не мог: высокий, худощавый, полуседой, с живыми карими глазами на изъеденном ожогами лице, в синем костюме с орденскими планками, он сидел неподвижно, на вопросы отвечал с готовностью и откровенно, иногда подшучивая над собой, над нелепостью своего положения.

Заканчивая допрос, я спросил:

— У вас в других ящиках были изделия, аналогичные похищенным?

— Да, — ответил Лифшиц. — Я захватил с собой образец.

Он вынул из бокового кармана пиджака и положил на стол продолговатую, обтянутую голубым бархатом коробочку. Я открыл ее. На белом атласном шелке поблескивала длинная снизка ярко-желтых бус. Их украшала подвеска из бурого янтаря в виде изящно вырезанного кленового листика и жука на нем.

Я изъял эти бусы.

— Были ли раньше в магазине недостачи, кражи ценностей?

— Недостачи бывали, но незначительные, у продавцов.

— Пришлите мне сведения о последних переучетах, года за три.

— Хорошо, сделаю, — пообещал Лифшиц и, перед тем как покинуть кабинет, попытался вызвать меня на откровенность: — Кажется, что дело это безнадежное. Если бы сразу, по горячим следам… А теперь? Что с воза упало, то пропало. К чему мне готовиться?

— Сейчас рано говорить об этом. Ждите, там видно будет.

Я не мог сказать ему, что моим воображением уже овладели костры, тлевшие когда-то за обочиной шоссе.

Дорога в Новгород показалась мне нестерпимо длинной. Поезд шел как будто ощупью, в вагоне было темно и душно. На голых полках храпели мужчины, у окна тихо разговаривали и беспрерывно лузгали семечки женщины. Где-то рядом плакал грудной ребенок. Я прислушивался к вялому постукиванию колес, и по его ритму угадывал приближение станций. Их было много. На остановках по вагону, хлопая дверями, ходили шумные люди в сапогах и валенках, пальтишках и ватниках, шапках и шерстяных платках, с мешками, корзинами и перевязанными веревками чемоданами. И было непонятно, где живут эти люди, потому что появлялись они из кромешной тьмы и исчезали в ней же, напустив в вагон терпкую смесь морозного воздуха с запахами туалета. Только под конец пути, когда за окнами стали проплывать не единицы, а десятки и сотни электрических огней, локомотив вдруг осмелел, разогнался и тут же стал тормозить, — он подходил к новгородскому вокзалу.

Подождав, пока схлынет толпа пассажиров, я спрыгнул на перрон и осмотрелся в надежде увидеть встречающего меня работника милиции. Оказалось, что надеялся я напрасно. Никто не ждал меня и в здании вокзала. Огорченный, я вышел на привокзальную площадь. Две бабы с мешками, в которых: визжали и бились поросята, удалялись по ней в сторону города и уносили с собой последние признаки жизни. Но вот раздался авомобильный гудок. Бабы вскрикнули. Мимо них промчался обшитый железом зеленый старенький «Виллис». Он выскочил на площадь и, описав полукруг, остановился у подъезда вокзала. Увидев за его рулем милиционера, я понял, что обо мне не забыли.

— Велено отвезти вас на дебаркадер, — сказал шофер, когда я сел рядом с ним.

Мы поехали сначала по пустырю, потом — между рядами новых жилых домов, свернули на центральную, обрамленную монументальными зданиями площадь Победы, с нее — на Советскую улицу и улицу Максима Горького… Справа, за деревьями, выросли зубчатые стены кремля, купола Софийского собора, слева промелькнуло массивное трехэтажное здание Управления милиции. А вот и новый мост через Волхов…

«Сколько лет прошло со времени предыдущей поездки сюда? — вспоминал я. — Много… Тогда заканчивалось строительство этого моста, в кремле шли реставрационные работы, устанавливались на каменные постаменты знаменитые колокола, город возрождался из пепла. Как изменился его облик за это время!»