И он устремился вниз по лестнице.

Через два дня, рано утром, его срочно вызвали в один из особняков в восточной части Аддисберга, населённой преимущественно аристократией. Было ещё темно. На улицах горели фонари. Карета доктора остановилась у решетчатых ворот с гербами. Кутаясь в пальто, Нодли вслед за лакеем поднялся по каменным ступеням крыльца.

В доме царил тихий переполох. К Нодли подбежала хозяйка - герцогиня Райзингэм, полная пожилая дама в небрежно накинутом шлафроке. Обменявшись с доктором приветствиями, она повела его в спальню дочери.

– Сегодня ночью в дом пробрался преступник, - идя, говорила она.
– Это гнусный злодей, маньяк, который не украл ничего, кроме невинности моей юной Паулины...

– Девушка изнасилована?

– Да, и самым зверским образом. Сейчас полицейские ищут, каким образом он проник в спальню... Паулина едва жива от ужаса... У неё, кажется, кровотечение...

– Не беспокойтесь, миледи, я сделаю всё что в моих силах.

Осмотрев пациентку, Нодли нашёл, что большого вреда насильник девушке не причинил, но плева была разорвана и вокруг влагалища виднелись синяки, как будто кто-то с силой давил в этих местах.

Паулина, улучив минуту, когда они остались наедине, призналась, что насильника не было. Её изнасиловало какое-то прыгающее животное, которого она дотоле никогда в жизни не видела. Оно было похоже на волосатую лягушку с хоботом, которым оно и насиловало её. Испуганная девушка клялась, что говорит правду.

Бледный как полотно доктор попрощался с герцогиней, обнадёжив её в скором выздоровлении дочери, прыгнул в карету и велел кучеру гнать на Гончарную. Карета загремела по булыжникам. За окнами в белесом тумане плыли огни газовых фонарей, афишные тумбы и тёмные силуэты прохожих.

На звонки в дверь долго никто не отвечал. Наконец на пороге показался заспанный художник всё в том же халате.

– Никаких изменений, - сообщил он, пропуская Нодли в прихожую.
– Мой член уходит каждую ночь, чтобы изнасиловать кого-то. Сегодня опять шлялся неизвестно где, а я лежал в кровати и испытывал оргазм.

– В котором часу это было?

– Примерно в четверть первого ночи.

Нодли уставился на племянника. Время совпадало с сегодняшним нападением на Паулину Райзингэм!

– Дэймон, меня только что вызывали в дом, где некое существо, похожее на лягушку с хоботом, изнасиловало чистейшую, ещё совсем юную девушку, - сказал он, озираясь, как будто это существо могло прятаться где-то поблизости.

– Совсем юную, говорите?

– Она ещё дитя!

Дэймон хмыкнул.

– То-то я чувствовал, что член входит в неё с трудом. Да, представьте, я это чувствовал!

Нодли повалился в кресло.

– У всякого, даже самого странного происшествия должно быть объяснение, - сказал он, вытирая пот.
– Оно должно быть и у твоей болезни. Она не могла начаться просто так. Ей что-то предшествовало, верно?

– Вы не поверите.

– Поверю или нет - это моё дело. Выкладывай всё начистоту. Итак, с чего всё началось?

Художник раздвинул гардины, впуская в комнату бледный утренний свет.

– А началось всё с портрета одной особы, который мне заказали, - заговорил он.
– Эта особа дважды приезжала сюда, в эту квартиру, чтобы позировать мне. И случилось так, что я влюбился в неё по уши.

– Продолжай, - сказал Нодли, видя, что он умолк.

– Я любил её страстно, безумно, но вынужден был скрывать свои чувства, потому что она никогда не приезжала одна. Во время позирования здесь находилась её тётка, которая следила за мной в оба глаза. Я не смел даже взглядом намекнуть на свою любовь. Тогда я изобразил её на портрете в голом виде. Разумеется, портрет я никому не показывал. Я спрятал его в дальней комнате и любовался на него по многу часов, а посланцам от заказчиков говорил, что портрет ещё не готов. Дошло до того, что я, в припадке любовного безумия, изобразил между ногами обнажённой девушки мой собственный член. Я прописал его со всеми мельчайшими подробностями, на нём виден чуть ли не каждый волосок... Представьте, как только я закончил работу над ним, любовная страсть во мне угасла. Ушла, как будто её никогда и не было! С тех пор всё и началось.

Нодли встал.

– Где портрет? Я должен на него взглянуть.

Не говоря ни слова, Дэймон вышел из комнаты, прошёл в конец коридора и остановился у дверей, запертых на два больших замка. Он отворил их, потом принёс подсвечник и они с Нодли вошли в небольшое помещение с единственным плотно зашторенным окном. В блеске свечей доктор увидел стоящий посреди комнаты портрет молодой обнажённой девушки. Художник изобразил её лежащей на софе. Между её ног, резко контрастируя со всем настроем и цветовой гаммой картины, тёмным мохнатым пауком распластался мужской половой орган: волосатая мошонка и вздыбленный пенис. Картина выглядела настолько необычно, что у Нодли перехватило дыхание. А всмотревшись в изображённую, он не смог сдержать удивлённого возгласа.

– Да это же баронесса Алисия Зиммерштадт, у которой скоро свадьба с герцогом Де Пре, кузеном короля!

– Мой оживший член изнасиловал её самой первой, - проговорил Дэймон мрачно.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Перед тем, как это случилось, я думал о ней. И в тот же вечер член ушёл в первый раз. Можете представить мою панику, когда мошонка с пенисом отвалилась от меня! Я, наверное, сошёл бы с ума, если б на меня не нахлынуло чувство полового возбуждения. Я вдруг вообразил, что дырявлю именно её - мою баронессу... Моя фантазия разыгралась. Я сжимал Алисию в объятиях, и мой член бешено сновал в её дырке. О, какой восторг меня переполнял... Я был на небесах... и ещё выше... Потом я лежал без сил. Я не мог прийти в себя... А вскоре вернулся член и прилепился ко мне как ни в чём не бывало. Он был выжатый, как тряпка, и весь следующий день ничто не могло заставить его подняться.