Халид молча выслушал его речь и кивнул, но ничего в ответ не сказал. Заговорил Мигель:

– Так что, ты считаешь, что мы тебя не выменяем?

– Очевидно из вышесказанного, что нет.

– И тебя это совсем не пугает?

Сарваш лишь пожал плечами.

– Слушай, а не дуришь ли ты нам голову? Так спокойно здесь рассуждаешь. Ты же понимаешь, что с тобой будет, если мы не договоримся с израильтянами?

– Прекрасно понимаю.

– Вот я и удивляюсь, откуда у какого-то финансового консультанта столько самообладания. Не поделишься секретом?

Скажешь, что бессмертен, не поверят. Может только Нада поймет? Но нет, есть неписанное правило, не говорить со смертными об альваризме. На всякий случай, пока сами не догадаются.

– Я фаталист и потому готов принять любую участь, - сказал Сарваш.

Мигель разочарованно вздохнул:

– Вот так и в войну нацисты вас по лагерям и пересажали, потому что безропотно шли на убой.

– Но были и восстания в Варшавском гетто и восстание в Треблинке.

– Ага, были. Два случая за все шесть лет войны.

Сарваша снова отправили в темную комнату и заперли. Оно и к лучшему, холокост был последней темой, о которой ему хотелось бы спорить. Да, в Берген-Белзен он поехал безропотно, после того как не удалось подкупить посла Валленберга. Но и особых стимулов к сопротивлению у Сарваша тоже не было. Одежду разрешали носить свою, работать не заставляли, обещали в скором времени выслать за границу. Смертных кормили достаточно, а по сравнению с голландцами и больными так и просто по-королевски, эсэсманы по подлагерю особо не ходили, так как было хоть и жалкое, но самоуправление. К счастью, старосты их подлагеря не докатились до того, что устроила самоуправленческая администрация Терезиенштадта. Когда Сарваша перевели туда, выяснилось, что в гетто проживают сплошь одни религиозные иудеи и на светских венгерских евреев с иностранными паспортами они поглядывали косо. Их спрашивали, неужели в Терезиенштадте нет ни одного еврея-христианина. Оказалось, действительно нет - иудейская администрация дала добро отправить всех христиан в Освенцим. А топом эти добрые люди уехали в Палестину и создали государство Израиль, да ещё увлекли за собой растерянных и обездоленных, что вышли из освобожденных лагерей и не знали, куда теперь деваться. В лагерях они были рабами, трудились на погибающую от войны экономику Третьей Империи, а потом в кибуцах, точно так же в малоудобных для полноценной жизни условиях работали на экономику использовавшего их Израиля.

Время тянулось бесконечно долго. Лежа на кровати и закрыв глаза, Сарваш считал дни только по приходам Нады и смене блюд, к которым не притрагивался.

– Эй, - участливо прошептала она, тронув его за плечо, - ты там живой?

В ответ он нежно коснулся её руки, но Нада, тут же одёрнула её.

– Садись уже есть, хватит голодать.

И всё равно, она красивая девушка с добрым сердцем, как бы она не хотела это скрыть, как бы ни хотела казаться мужественной и агрессивной. И что только привело её в ряды террористов? Кто знает, как сложилась её жизнь после войны. Но он обязательно спросит, когда наступит более удачное для этого время.

Судя по смене блюд на столе и нарастающему недовольству Нады, обещанные три дня прошли:

– Нет, я понять не могу, - громко возмущалась она перед Сарвашем, - я что, так плохо готовлю?

Пришёл и Халид:

– Что ты кричишь?
– спросил он её, зайдя в комнату.

– Он меня оскорбляет!
– ответила она, указывая на Сарваша.

– Что ты ей сказал?
– обратился к нему Халид.

– Он отказывается есть, - продолжала сетовать Нада.
– Нет, все мою стряпню едят, а ему не нравится, - и она тут же переключила гнев на Халида.
– Я что к тебе, кухаркой нанималась? Если баба, то должна у плиты целыми днями стоять?

– Что ты несешь?
– тихо вопросил он.

– Я целыми днями стараюсь, разнообразный рацион, новые блюда каждый день. Вы втроем все сжираете, а этот, - она махнула рукой в сторону Сарваша, - вообще недоволен. Устроили тут кухонное рабство!

– Женщина!
– не выдержал и воскликнул Халид по-арабски, - да замолчи уже!

– Сам молчи!
– с каким-то невероятным акцентом выдала в ответ Нада, - здесь я солдат, а не женщина.

– А я твой командир! Да уйди уже с глаз моих.

И она ушла, бросив на Халида гневный взгляд. Некоторое время он стоял в дверях, словно колеблясь, но всё же он вошёл в комнату и, сев на стул заговорил с Сарвашем по-английски.

– Не бери в голову. Её время от времени клинит. Контузия от израильской мины.

– Правда?
– удивился Сарваш, - а что она там делала?

– В детстве жила неподалеку. Короче, лучше не нервируй её. Начинай есть.

Сарваш обдумал его слова. Он не знал, может ли на альваре сказаться контузия, но точно понимал, что Нада рассказала Халиду может и правдивую историю, но явно не из времен своего детства. Кстати, мина бы объяснила её солидарность с палестинцами и нелюбовь к Израилю.

– Я подумал и решил, - произнёс Сарваш, - я объявляю голодовку.

– Зачем?
– изумленно посмотрел на него Халид.

– Ну, во-первых больше не будет повода нервировать Наду, я так понимаю, она не любит переводить продукты впустую. А во-вторых, я не верю, что вы договоритесь с Сохнут.

– Мы уже почти договорились.

– И что, они выпустили ваших товарищей?

Халид смолчал.

– Знаете, - продолжал Сарваш, - на вашем месте, я бы не надеялся на успех этой затеи.