Виоль Фалюш казался удивленным: «Наварт прекрасно знает, как со мной связаться. Любой слуга мог принести вам телефон, и вы могли позвонить мне в любое время».

«Мне это не пришло в голову, — задумчиво отозвался Герсен. — Нет, я даже не подумал о телефоне. Значит, у Наварта есть ваш местный номер?»

«Разумеется. Тот же самый, каким он пользовался на Земле».

«Что ж, я не догадался об этой возможности, — вздохнул Герсен. — Теперь я здесь. Вы видели первую часть предлагаемой статьи. Вторая и третья части еще колоритнее. Если мы хотим предложить на рассмотрение читателей вашу точку зрения, важно обсудить ее лицом к лицу. Откройте дверь, и мы проведем интервью».

«Нет, — сказал Виоль Фалюш. — Я предпочитаю сохранять инкогнито — это позволяет мне время от времени находиться в компании гостей...» Немного помолчав, он ворчливо продолжал: «Что ж, полагаю, что в вашем случае мне придется сдержать свое возмущение. Это не значит, что я освобождаю вас от ответственности. Возможно, вам придется понести наказание, так или иначе. Но в данный момент можете считать, что вы получили отсрочку». Фалюш тихо произнес какое-то слово — Герсен не расслышал, какое именно. В вестибюле открылась боковая дверь: «Входите, это моя библиотека. Я поговорю с вами там».

Герсен зашел в напоминающее широкий коридор помещение с темно-зеленым ковром. Посреди библиотеки стоял массивный стол с двумя старинными лампами и небрежно разбросанными последними выпусками журналов и газет. Одна из стен была сплошь заставлена стеллажами со старыми книгами, причем стеллажи были устроены так, чтобы полки поднимались и опускались сквозь пол и потолок из хранилищ, находившихся под библиотекой и над ней. На столе находилась также стандартная система доступа к базе данных; вокруг стола стояли несколько мягких кресел.

Герсен смотрел вокруг с некоторой завистью: атмосфера в библиотеке казалась спокойной, цивилизованной, рациональной, отстраненной от гедонистического опьянения Дворца Любви. Загорелся экран — на нем появилось изображение Виоля Фалюша, развалившегося в кресле. Яркая подсветка сзади снова превратила его фигуру в не более чем силуэт — опознать его теперь было еще труднее, чем раньше.

«Очень хорошо, — сказал Фалюш. — Теперь мы беседуем с глазу на глаз. Насколько я понимаю, вы фотографировали то, что видели?»

«Я сделал несколько сот фотографий. Более чем достаточно для того, чтобы составить внешнее, поверхностное представление о дворце — то представление, которое вы желаете внушить гостям».

Фалюш, судя по всему, забавлялся: «Вас интересует то, что я гостям не показываю?»

«Разумеется. Долг журналиста состоит в том, чтобы заглянуть за кулисы, если можно так выразиться».

«Хм! Что вы думаете о Дворце Любви как таковом?»

«Необычайно приятное место».

«Но у вас есть какие-то критические замечания?»

«Чего-то не хватает. Возможно, недостаток скрывается в поведении вашей прислуги и так называемых «постояльцев». Им недостает глубины, они кажутся нереальными порождениями сна или фантазии».

«Вынужден признать, что вы правы, — кивнул Фалюш. — У них нет традиций. Только время позволит устранить это упущение».

«Кроме того, им не хватает ответственности. В конце концов, они всего лишь рабы».

«Не совсем так — они не знают, что они рабы. Они считают себя «счастливым племенем» и таковым, в сущности, являются. Именно это ощущение нереальности, воплощения сказочной фантазии, я стремился создать, приложив немалые усилия».

«А когда они начинают стареть, что тогда? Куда отправляют ваших счастливых рабов?»

«Некоторые работают на фермах, окружающих сады. Других отправляют в места более отдаленные».

«В мир безжалостной действительности? Их продают в рабство?»

«Все мы в каком-то смысле рабы».

«В каком смысле вы считаете рабом самого себя?»

«Я — раб навязчивой идеи, кошмарного наваждения. Я был чувствительным подростком; надо мной жестоко насмеялись, меня отвергли, унизили. Надо сказать, Наварт предоставил вам более чем достаточное число соответствующих подробностей. Я не подчинился издевательствам — напротив, я вынужден был подчиниться своему чувству справедливости и стремиться к возмездию; я все еще ищу возмездия, во всей его полноте. Обо мне распространяют множество завистливых, злобных сплетен. Общераспространенное мнение состоит в том, что я — сладострастный сибарит, эротический гурман. Действительность прямо противоположна этому мнению. Выражаясь без обиняков, я — абсолютный аскет. И обязан оставаться таковым, пока не будет реализована моя навязчивая идея. Надо мной довлеет проклятие. Но вас не интересуют мои личные проблемы, так как, естественно, о них не следует упоминать в печати».

«Как бы то ни было, меня одолевает любопытство. Источник вашего наваждения — Джераль Тинзи?»

«Именно так, — размеренным, спокойным тоном отвечал Виоль Фалюш. — Она запятнала мою жизнь. Она обязана стереть это пятно. Разве это не справедливо? До сих пор, однако, она не пожелала или не смогла искупить свою вину».

«Как она могла бы избавить вас от наваждения?»

Виоль Фалюш беспокойно поерзал в кресле: «Неужели вам настолько не хватает воображения? Мы достаточно подробно обсудили эту тему».