— Нет, — осторожно сказал Горфинкль. — Когда это было?

— Примерно неделю назад. Он выступал на встрече в Торговой палате, подумать только.

— Я не знал, что ты ходишь на такое.

— Им понадобился, черт побери, представитель от газеты, и я вытянул короткую соломинку. Ваш человек был неплох.

— О чем он говорил?

— А, как обычно — место храма в современном мире. Мне кажется, за последние шесть месяцев я слышал в разных местах дюжину священников, пасторов и прочего религиозного народа, и все, о чем они говорят, — это место церкви или, в данном случае, синагоги в современном мире. Думаю, они так много говорят об этом только потому, что с местом этим что-то не так, но ваш парень, похоже, говорил достаточно разумно.

— Что он говорил?

— Насколько я помню, суть была в том, что современный цивилизованный мир, наконец, возвращается к точке зрения, которую синагога проповедовала пару или больше тысяч лет — социальная справедливость, гражданские права, права женщин, важность обучения. У него впечатление, что в конце концов, спустя почти две тысячи лет, иудаизм входит в моду.

— Это очень интересно, — сказал Горфинкль. — У меня был длинный разговор с ним — Прямо перед тем, как я приехал сюда. И разговор был в некотором роде на ту же тему, но я бы сказал, что в споре со мной он отстаивал противоположную точку зрения. Есть люди, которые могут стать в споре на любую сторону в зависимости от того, что им удобно, — добавил он.

— Он не произвел на меня такого впечатления, — спокойно сказал Кантер. — Что у вас произошло?

— Видишь ли, как в любой организации, у нас две стороны — моя и та, которую можно назвать оппозицией. Ее возглавляет Мейер Пафф. Ты его знаешь.

— Да, я знаю его.

— Мы хотим, чтобы храм проявлял активность в различных современных движениях — вроде гражданских прав, например. Пафф и компания за то, чтобы он оставался местом, куда, понимаешь, приходят только помолиться на Верховные праздники или вечером в пятницу. И я выяснил, что рабби довольно активно агитировал за них. Так что пришлось с ним объясниться.

— И чем все закончилось?

— Я недвусмысленно сказал ему, что не потерплю этого и что мои люди — а у нас подавляющее большинство — не потерпят этого. — Он наклонился вперед. — Представляешь, он говорил с детьми, объясняя им, что мы неправы. Он пользуется популярностью у детей и собирался использовать их, чтобы повлиять на родителей.

— Как он это воспринял?

— О, задрал нос и заявил, что никто не будет учить его, о чем говорить, что он раввин и сам будет решать, что ему следует говорить и чего не следует.

— И?

Горфинкль с удовольствием почувствовал, что завладел вниманием свояка и что на этот раз собьет с него привычную надменность. Он улыбнулся.

— Я сказал ему, что перед нашей маленькой беседой у меня была встреча с большинством правления, и мы решили, что если он откажется поддержать нас, на следующем заседании будет выдвинуто — и принято — предложение об его отставке.

— Ты уволил его?

Он поджал губы и наклонил голову.

— Почти что.

— И ничего личного, конечно.

— Приятно осознавать, что здорово справился с задачей, — самодовольно улыбаясь, сказал Горфинкль.

Кантер встал со стула и зашагал по комнате. Он повернулся и свирепо посмотрел вдоль длинного носа на свояка.

— Ей-богу, вы, такие приятные и благовоспитанные, способны обделаться в любой ситуации и так все запутать, что хоть плачь. Тебя выбирают президентом, и ты начинаешь увольнять людей, не успев согреть стул под своей задницей.

— Организация не может двигаться одновременно в двух направлениях, — возразил Горфинкль. — Если мы хотим добиться какого-нибудь прогресса…

— Прогресса? На черта вам добиваться прогресса? Ты думаешь, что у всего есть годовой баланс, который должен превзойти баланс предыдущего года, чтобы показать, что вы идете вперед? Какого, черт возьми, прогресса должна добиваться контора, которая существует две тысячи лет?

— Если она хочет выжить…

— Она должна попасть в струю — так, что ли? Гражданские права, расчистка трущоб, рабочие места — это нынче в моде и в почете, и все жалостливые либералы и социал-демократы пытаются пристроиться туда же. Тьфу! Меня тошнит от вас. Когда ты умудрился стать таким чертовым либералом? Сколько чернокожих ты принял на работу в «Гексатроникс»?

— Я не занимаюсь приемом на работу.

— Но, конечно, пикетируешь офис того, кто нанимает.

— Что-то я не замечал особого либерализма в политике «Таймс-Геральд», — сухо сказал Горфинкль, — а руководишь им ты.

— Я руковожу им для владельцев. И руковожу в соответствии с их желаниями. Да, я проститутка, это так, — охотно добавил он. — Это относится к большинству журналистов. Но я не обманываю себя. Проститутка — да, но не лицемер.

— Так вот, у меня есть основания полагать, что рабби Смолл лицемер, и это имеет некоторое отношение к моему решению, — самодовольно произнес Горфинкль.