— Вот, товарищи, один из ответов на вопрос, который вы себе задаете: куда ехать после демобилизации, — сказал капитан. — Я оставлю газету. Кто заинтересовался, прочтите еще раз. Если возникнут вопросы, обращайтесь без стеснения прямо в отдел кадров совнархоза или, еще лучше, в обком комсомола.

Вечером, перед отбоем, Сергей Сорокин и его закадычный дружок младший сержант Григорий Полищук сочиняли письмо в областной комитет комсомола далекой северной области:

«Дорогие товарищи! Сегодня мы прочитали в «Правде» о том, что у вас там нужны люди, чтобы осваивать природные богатства Севера. Мы заканчиваем свою службу в рядах Советской Армии и после демобилизации думаем поехать туда, где можем принести как можно больше пользы Родине. Мы — танкисты, механики-водители и могли бы, например, работать трактористами. Кроме того, мы хорошо знаем дизельный двигатель и можем работать по ремонту. До военной службы один из нас был монтером на телефонной станции, а другой слесарил по четвертому разряду. Напишите, нужны ли у вас люди наших специальностей…»

Ночью, когда смолкли последние всплески солдатского шепота, от подушки вдруг оторвалась круглая стриженная ежиком Полищукова голова.

— Серега, спишь?

— Не спится.

— Мне тоже. Знаешь, я уже загорелся думкой о том крае. Если ответ на наше письмо не успеет обернуться, махнем на свой страх?

— Махнем!..

…Дрова в печке прогорели, и мороз вязал по рукам и ногам сжавшееся в комок тело Сергея. «Задремал я, что ли? — очнулся он. — Этак очень просто и замерзнуть». Непослушными пальцами он схватил несколько дощечек, подбросил их в печь и стал ожесточенно раздувать тлеющие угли. Когда маленький огонек, сначала робко, а потом все смелее и шире разрастаясь, снова загудел во весь голос, Сергей вскочил на ноги и заплясал, закружился вокруг печки в невеселом танце.

Остановился и услышал вдруг какие-то непонятные звуки. Кто-то, жалобно подвывая, шарил снаружи по сухой коре неотесанных бревен. Сергей приподнял край шубы и выглянул в окно. В лицо ударил упругий ветер, больно резанула по глазам колючая снежная пыль. Начиналась пурга.

Выломав из пола жердину, Сергей плотнее прижал ею шубу к оконному проему и снова сел у печки, едва не доставая подбородком до колен. Мелькнула мысль о том, что могло быть и хуже, если бы он надумал идти обратно на прииск: с пургой шутки плохи. А потом снова под аккомпанемент ветра неторопливой чередой потекли воспоминания…

— Сержант Сорокин!

— Я!

— Младший сержант Полищук!

— Я!

Два шага вперед, четкий поворот кругом, и Сергей смотрит прямо перед собой, в лица товарищей, с которыми три года делил и тяготы нелегкой солдатской службы, и досуг, и нехитрое содержимое великана котла батальонной кухни.

Вот она, долгожданная минута! Быстрый на шутку солдат отмеряет ее приближение по-своему: пехотинец — километрами намотанных портянок, зенитчик — количеством съеденных «прожекторов» каши, танкист — астрономическими цифрами оборотов мотора… И все-таки у горла стоит непрошеный комок, и никак его не проглотишь. И не такими уж тягостными кажутся и подъемы на заре по учебной тревоге, и наряды на кухне, и знойная пыль дорог на маршах, и ледяное дыхание брони на зимних учениях. Потому что выше и сильнее всего этого мужественная солдатская дружба, такая же крепкая в мирные дни, как и в бою.

Звучат сухие, отточенные в привычную форму слова приказа: «Уволить в запас…», «Снять со всех видов довольствия…» Спокойны, даже чуть суровы лица воинов. Но Сергей угадывает, о чем думают сейчас и балагур ефрейтор Степанов, и батальонный поэт младший сержант Костюков, и влюбленный в свой родной Узбекистан старшина Караев. Угадывает потому, что сам уже дважды провожал «на гражданку» своих товарищей.

Приказ зачитан. Говорит капитан Стрельцов. «…Командование не сомневается, что демобилизованные воины проявят себя… Отличники боевой и политической подготовки… Первое подтверждение — их решение… Вручаем требование на проезд на Дальний Север…» — доносятся до Сергея, поглощенного своими мыслями, обрывки фраз замполита. И только когда капитан обратился непосредственно к нему и Полищуку со словами благодарности за отличную службу, он стряхнул с себя оцепенение.

— Служим Советскому Союзу!..

Два шага вперед, четкий поворот кругом — и они в строю. В последний раз. Сейчас — вечерняя прогулка. Тоже последняя. И песня — с детства знакомый мотив. Только слова «модернизированы» Сашей Костюковым:

Последний отбой, последняя ночь в казарме. Полумрак. Тишина. Сон не идет к Сергею. И Полищук не спит, ворочается. Но разговаривать не хочется. Чем встретит Дальний Север? Шутка сказать, туда только добираться больше полумесяца! Поездом… Морем… Кто-то из ребят рассказывал, что морозы там до шестидесяти градусов доходят… И метели… Метели… Ишь, как воет. У-у-у-у… Только спать все равно надо: поезд-то рано… Спать, Сергей, спать…

Сергей проснулся внезапно, как от толчка. С удивлением оглядел, незнакомую комнату: голые, чисто побеленные стены, аккуратные койки, белоснежные салфетки на тумбочках. Общежитие? Нет, ни на центральном стане прииска, ни на участке он такого общежития не помнит. Что же тогда? Сел и только тут увидел, что на нем не его белье. Приподнялся повыше и прямо с постели глянул в окно.

В узкой щели между занавесками виднелись клочок серого зимнего неба, высокий забор механических мастерских и еще дальше — труба котельной.

Наконец понял: он — в больнице, сразу почувствовал ломоту в суставах и неприятный озноб.

Тихо опустился на подушку. В памяти начали воскресать события минувших суток: выход на линию, заброшенный барак, беснующийся в печи огонь, заунывная песня пурги… А потом? Что было потом?

Послышался шелест страниц. Оказывается, сосед Сергея не спал, как ему сначала показалось.

— Слышь, браток! Может, ты растолкуешь, как я сюда попал? — спросил Сергей. — Хоть убей, не помню ничего.