– Расскажи мне о них.

– Ну, это можно зачесть за два – технически, за три – вопроса.

– Вообще-то, ответ можно зачесть за сволочизм.

Он поднял ладони, сдаваясь.

– Ну да, да. Хорошо. Ладно… Вообще, это очень простой вопрос, потому что у меня бывает три типа снов: хороший, плохой и скучный.

Она быстро судорожно записывала.

– Продолжай.

– Ну, скучный сон собственно такой и есть – скучный. Я сижу на работе, с которой, кстати, все в порядке, занимаюсь проектом и в какой-то момент замечаю, что полоса прокрутки справа становится все меньше и меньше и ближе и ближе к верху страницы. Типа того, что документ, который я просматриваю, удлиняется и удлиняется по мере прочтения. Да я даже буквы и числа разобрать не могу, но я твердо намерен сидеть до тех пор, пока не закончу задание. Довольно скучно, верно?

– Ты говоришь, что не можешь разобрать символы на экране. Это другой язык?

– Если и так, то я его не знаю. Какие-то палочки, черточки, кружочки…

– Понятно. – Ее брови были напряженно сведены. – Продолжай.

– Ну, хороший сон всегда одинаковый: я летаю. Думаю, это довольно распространенный сон.

– Как ты летаешь? У тебя есть крылья?

– Нет. Я вроде как… лечу на чем-то.

– Что-то вроде… – ее голос чуть задрожал, но она справилась с собой, – маленького самолета?

– Неееет, – протянул он, раздосадованный тем, что она не поняла. – Я лечу не В чем-то, я лечу НА чем-то. Вообще, никогда не могу разглядеть, что это.

– А ты знаешь, куда летишь?

– Не думаю, что я лечу куда-то конкретно. Иногда мне кажется, что я гонюсь за чем-то, иногда – что просто нарезаю круги. Как бы то ни было, я всегда просыпаюсь в отличном настроении после этих снов.

– А последний?

– Плохой… сложнее всего описать. – Он откинулся на спинку кресла, уставился в потолок и машинально потер левое предплечье. Ей очень не понравился этот жест, но она постаралась не придавать этому значения и продолжала записывать. – Я никогда не знаю, где я или как туда попал, но это какое-то место, которое вроде как снаружи, но в то же время внутри. Не могу объяснить. Знаю, что должен сделать что-то ужасное, но не хочу. Иногда у меня в руках оружие, иногда – нет. Иногда мне кажется, что родители прямо за спиной, но когда я оборачиваюсь, они исчезают, и я не успеваю их разглядеть. Обычно сон заканчивается, когда в меня стреляют, или пронзают, или прожигают. Всегда в одно и то же место.

– Куда? – с придыханием спросила она, уже зная ответ.

– Сюда, – он закатал рукав и указал на свое левое предплечье.

Она не смогла сдержать резкого выдоха и стала строчить, как сумасшедшая.

– Думаешь, это что-то значит? – спросил он.

– Я… эээ… Интерпретация снов – не совсем моя специализация, – быстро ответила она.

– Следующий вопрос, пожалуйста. Будем считать, что это был пробный, Грейнджер.

– Ну. Начинать нужно с чего попроще, верно? – она прочистила горло. – Ты в последнее время не замечал чего-нибудь странного, тревожного, несоответствующего нормальному?

– Это что еще за вопрос такой? – снова возмутился он.

Она бросила на него суровый взгляд, быстро напомнивший условия их сделки.

– Верно, верно. Ты это спрашиваешь, потому что у меня была травма головы? Проверяешь, что я теперь как новенький?

– Здесь я задаю вопросы, – напомнила она.

– А, верно. Ну, нет, вроде нет. Я имею в виду, иногда то тут, то там бывают странности.

– Например?

– Например, на работе. Иногда я смотрю на что-нибудь типа копира и думаю, да что же это за хрень такая? Но потом, буквально долю секунды спустя, я вспоминаю, что это аппарат, который используют, чтобы получать копии книг или документов. И потом спрашиваю себя: «Да как я вообще мог такое забыть?». А иногда… – он остановился, раздумывая, стоит ли рассказывать продолжение о его «веселых похождениях».

– Что? – тихо спросила она ровным голосом.

– Ты будешь думать, что я слетел с катушек.

– Нет, вовсе не буду. Просто скажи мне.

– Иногда… – он еще сомневался, – я смотрю на журнал или газету и думаю: «Боже, фотографии сломались». Что это вообще может значить?

– А что, ты думаешь, это значит?

– А без понятия. Полагаю, этот бандюга хорошенько меня приложил.

– Да, – выдохнула она. Возникало такое чувство, что ее ручка сейчас начнет дымиться от быстрого письма.

– Следующий вопрос.

– Ты завел друзей?

– Нет.

– Ни одного?

– Нет. – Уже не просто ответ – шипение. Он сжал рукой подлокотник кресла, пытаясь не выходить из себя. – Следующий вопрос.

– Ну, ты хотя бы пытался говорить с ребятами на работе…

– Мисс Грейнджер, – прошипел он сквозь зубы, – я ответил на вопрос и не был при этом сволочью, – он впился ногтями в обивку кресла. – Так что, пожалуйста, задавай следующий. Гребаный. Вопрос.

– Справедливо. Вопрос номер четыре. – Она перевернула страничку в записной книжке. – Скажи мне три вещи, которые знаешь о себе.

– Серьезно? Мы что, опять в первом классе?

Она нахмурила брови. Он будто постоянно забывал об условиях их сделки и то и дело становился… собой.

– Ладно. Я подыграю. – Он на момент задумался. – Но сначала скажи мне вот что: что это значит – знать что-то о себе? Если бы я тебя то же самое спросил, что бы ты сказала? Конечно, ты можешь сказать: «Я знаю, что меня зовут Гермиона Грейнджер, что я социальный работник и что у меня маниакальная потребность записывать каждое слово, сказанное этим очаровательным блондином», – он заметил улыбку, скользнувшую по ее лицу, – но ты знаешь эти вещи или тебе их просто сказали?