– Похоже, звук идет от главных врат, - прошептала я. Я слышала, как громко ржали наши лошади. А потом был взрыв звука: крики, звон стали о сталь, треск, от которого содрогнулась вся гостиница.

Я слышала, как кричал на заднем дворе Братишка:

– Подходите! Отличный день для смерти! – ответом было несколько злых голосов.

Из гостиницы сбежать не вышло бы.

И теперь я паниковала, оказавшись в тесной ловушке. Если бы я могла забраться на крышу, я бы прыгнула на соседнее здание… Я в отчаянии подняла голову.

Вверху сквозь соломенную крышу пробивался серебряный свет полумесяца. Я не успела опомниться, как оттолкнулась от плеча Тоуми к хрупким полкам.

– Эй! – рявкнула Тоуми.

– Мурасаки, - прошипела Эми, - спускайся!

– Я просто хочу посмотреть, - отозвалась я, чувствуя укол вины за то, что оставляю их. – Я сразу вернусь.

Я чувствовала, как в щели задувает холодный ветер, как шелестит крыша, чувствовала запах тысячи блюд, приготовленных на кухне. Я двинулась вверх, расширяя брешь между соломой и стеной.

Протиснувшись в дымоход, я услышала голос Аимару:

– Что ты делаешь?

– Ах, хочу посмотреть.

– Спускайся!

– Да, я… - я не хотела бросать его или Эми, это было нечестно. Но я не могла сидеть на месте. Я извивалась, поднимаясь по дымоходу.

Подняв голову, я увидела обгоревшую солому, закрывавшую дымоход от дождя. Как и все в гостинице, она была затхлой. Столбики были в саже, казалось, порыв ветра может сдуть крышу, как пепел от угасшего костра.

Но небо было голубым, серебряно-голубым, и я ощущала далекий запах моря, хотя основной была вонь дыма. Я поднималась и была так опьянена облегчением возможного побега, что чуть не упустила другой запах, от которого встали дыбом волоски на руках.

Порох. И близко.

Я выглянула из дыры в крыше, меня оглушила буря звуков. Выстрелы. Звон стали. Крики.

Я огляделась, пытаясь найти другую крышу, чтобы прыгнуть на нее. Но я видела только облака пыли, серебряные вспышки. Я пыталась найти кого-то из наших, но дымоход был далеко от двора. Я слышала младшего из Братишек, воющего, как разъяренный медведь, но я не могла видеть его из-за края крыши. Куда мне идти?

Вдруг мне в лицо полетела солома. Я не понимала, почему, ведь ветра не было, крышу не могло так сдуть.

Я не слышала выстрел, пока пуля не врезалась в покрытую сажей балку на расстоянии ладони от моего уха. Балка сломалась, крыша заскрипела, начала падать.

Я рухнула обратно в кладовую, я видела облегчение и тревогу на круглом лице Аимару.

– Ну? – прорычала Тоуми.

– Я… не смогла ничего увидеть, - прошептала я, пытаясь не дрожать.

Теперь шум был в коридоре. Старший Братишка сражался, наверное, как демон, чтобы защитить Чийомэ-сама.

Я с ужасом подумала о бедной Миэко, что осталась одна в столовой. Почему она не пошла на кухню с нами или не вышла с Кунико? Она жертвовала ради нас, делала это с тихим достоинством женщины-самурая, и отец всегда надеялся, что мы с сестрой станем такими. Я уже хотела позвать Миэко, чтобы она пряталась с нами, но услышала, как в столовую вошли двое мужчин.

Сквозь тонкую стенку за собой я услышала:

– Эй, Джуро, смотри, что мы нашли!

– Милашка из группы на перекрестке, что мы видели вчера. Эй, милашка. Поцелуешь солдата? – голос был похожим на того самурая, что остановил нас прошлым вечером.

Я услышала Миэко, а она говорила вежливо, как и всегда, несмотря на ситуацию:

– Прошу, господа, уходите. Я не хочу навредить вам.

Навредить?

Солдаты мрачно рассмеялись, мы услышали, как отбросили столы. Один отлетел в стену, к которой прижималась моя спина. Я чувствовала, как мы с Тоуми и Эми пытались подавить вскрики из-за Миэко, и было тесно, мы прижались друг к другу.

Из столовой донесся высокий визг, а потом вздох. И два стука, а потом стало тихо.

Всюду бушевало сражение. Вопли, крики, звон металла – было слишком много звуков, чтобы я поняла происходящее.

Новый звук ревел, как огромная волна, обрушивающаяся на берег, но вместо того, чтобы исчезнуть, звук несся к нам со стороны выстрела пушки.

Сотни бегущих лошадей.

Ото-сан рассказывал мне однажды – только раз – как видел нападение армии Такеда на остров Междуречья. Он сказал, что грохот их копыт был самым красивым и ужасным звуком, выше них были лишь звуки рождения нас с сестрой.

Звуки борьбы вокруг нас превратились в паникующие вопли, топот ног. Криков стало еще больше, а потом стук копыт прекратился.

Несколько долгих моментов стояла тишина, а потом Эми вскрикнула, когда дверь кладовой распахнулась, нас ослепил яркий свет. И мы – Эми, Тоуми и я – застыли, готовые бежать или отбиваться, если нужно.

Аимару стоял на пороге, лицо его было напряженным, как и наши.

– Доброе утро, - сказал он. Сзади показался Братишка, и он был мрачнее, чем обычно. Его лысая голова была с кровоточащим порезом.