Это обрадовало Паскаля, потому что как раз в последнюю неделю июля, намеченную для свадьбы, случайно оказалась доступна одна из лучших усадеб, годами закрытая. Что было таким же чудом, как и то, что сам Паскаль впезапно оказался в нашем распоряжении, Рыся не переставала это подчёркивать. Ведь и Паскаль уже несколько лет был недоступен, а многие знаменитые пары благодарили его за незабываемые торжества. Пара, которая вдруг передумала и потому освободила место для Эрнеста и мамы, была тоже знаменитой, но Паскаль, к сожалению, не захотел нам выдавать их имён.

– Я лишь говорю, что для многих лучше ещё до свадьбы понять, что они не подходят Друг к Другу, - только и сказал он, прежде чем обратился к «пресловуто-знаменитому свадебному перечню де Гобино».

Если этот пресловутый перечень и был чем-то знаменит, то больше всего запредельной скукой, это уже было ясно.

Интонация Паскаля, несмотря на очаровательную улыбку и акцент, действовала убаюкивающе, а он явно (обирался зачитать всё, что значилось в списке, лежавшем перед ним на столе, где перечислялись две тысячи разновидностей салфеток со всего мира, объяснялось, для чего нужны луковички в четырёхугольных стеклянных вазax - всё, вплоть до оптимальной высоты зачёхленных сто- ликов. Поскольку я не могла вызвать в себе никакого интереса к качеству разных конвертов, то поступила так, как делала, когда мне на уроках становилось скучно, - изображала на лице интерес и позволила мыслям свободно парить. Это не могло компенсировать недосып, но продлевало состояние глубокой расслабленности, что всё же лучше, чем ничего. И никого не сердило.

Временами до меня доходили отдельные слова, например: «препринт», «розы флорибунда», «расположение мест» и «миндальный мусс», но они без проблем становились частью моего дремотного состояния.

«Миндальный мусс», например, я могла обнаружить той ночью в веществе своего мозга, после того как Генри оставил меня одну во сне миссис Ханикатт и я, вместо того чтобы проснуться, рискнула ещё раз выйти в коридор. И если меня прежде пугала заглатывающая темнота, теперь появилось нечто-то, пугавшее меня ещё больше, - весенние каникулы.

Обычно во время каникул мы с Мией навещали нашего отца, но как раз теперь мы должны были оставаться дома, потому что папе пришлось разъезжать по делам и он жил в разных отелях на пути между Цюрихом и Штутгартом. (Правда, в мае он на несколько дней собирался заехать в Лондон, вроде бы ради нас, но, думается, ещё и для того, чтобы посмотреть на жениха, которого выбрала мама.)

Коридор был совсем тихим, слышны были только мои шаги. Кому бы ни нужна была эта тьма, тот, наверно, тоже проснулся. А может, этого кого-то вообще не существовало, были только мои собственные страхи, которые здесь оживали, и мои мрачные мысли. Но мысли уже не были мрачными, они лишь странно сцеплялись, определяя для меня направление. Взгляд скользил по дверям, и одна из них оказалась той, что я и ожидала увидеть, - красная дверь Матта.

Наверно, было уже раннее утро. Возможно, я уже не спала, у меня ведь был надёжный будильник, который звался «младшая сестра». Мия тоже не могла в конце недели спать долго и, сколько я помню, каждое воскресное утро забиралась ко мне в кровать. Я смотрела на дверь Матта и говорила себе, что в любой момент это может случиться.

Конечно, это была плохая идея, но лучшей не пришло в голову. До весенних каникул оставалось меньше трёх недель, и Матт... Матт мог для меня симулировать полёт.

Я скользнула взглядом по коридору. Никого не было видно, я была одна. Ещё можно было вернуться, но этого я не сделала. Я глубоко вдохнула, повернула дверную ручку и открыла дверь Матта.

– Любовь - не то, что мы ожидаем, но то, что есть, - сказал вдруг Паскаль, и я с надеждой вскинула голову.

Пропустила что-то важное? Может, всё уже позади?

Нет, похоже было, что список свадебного распорядка ещё не пролистан до середины.

Я обвела всех взглядом. Рыся, мама и Лотти, казалось, единственные продолжали с подлинным интересом слупить Паскаля, остальные в мыслях бродили где-то далеко, так же, как и я. Флоранс тайком возилась под столом со своим айфоном. Эрнест держал руку мамы и изображал улыбку, по взгляд его был направлен в пустоту. Мия строила на своей тарелке башенки из хлеба, а Грейсон компенсировал едой зевотную скуку.

Он уже поглотил массу яичницы с тостами и почти половину черничного торта Лотти. Увидев мою усмешку, он не усмехнулся в ответ, просто закатил глаза.

Чарльз сидел полузакрыв глаза, его подбородок опускался всё ниже, но каждый раз, когда его голова почти касалась тарелки, взгляд его замечал Лотти, и он выпрямлялся снова.

Лотти выглядела особенно прелестно в своей облегающей зеленоватой вязаной кофте, которая как нельзя лучше подходила к её каштановым локонам, собранным в пучок на затылке. Возможно, мне это лишь казалось, но Паскаль чаще всего посылал улыбки в её сторону.

– Над цветочными корзинами я уже несколько лёт работаю с одной садовницей. Утром в день свадьбы можно сорвать самые свежие биоголовки, так чтобы они были согласованы между собой в цвете.

Его монотонный голос действовал, право же, гипнотически. Возможно, потому его никто и не прерывал, чтобы спросить, сколько вообще это удовольствие будет стоить. Цветочные биоголовки - боже правый! Добрый старый рис тоже пригодится. А кто будет разбрасывать цветы? Но я остерегалась задать малейший вопрос. Это лишь без надобности отдалило бы окончание завтрака. Казалось, мы сидим за столом уже целый день, но было всего одиннадцать. Проснулась ли уже Персефона? Вставила ли её Леди Тайна в свой блог? Наверняка. Надо будет ей позвонить, когда здесь всё кончится, есть надежда, что она без меня пришла в себя. И конечно же мечтала о том, чтобы повернуть время назад и сделать так, чтобы вчерашнего вечера не существовало.