В этом Ланни не был уверен. Но он видел, что сегодняшнее выступление было наилучшим предзнаменованием для семьи Робинов. Ади проявлял сдержанность в выражении своих взглядов. Он не хотел никаких семейных драк, никаких скандалов, могущих получить известность во внешнем мире. Он очутился в таком положении, когда его можно тихо и вежливо шантажировать, и у Ланни была идея, как это сделать.

Зазвонил телефон. Его записка быстро дошла до Генриха Юнга. Генрих принимал участие в заседании Рейхстага, и теперь использовал первую возможность позвонить своему другу. — «О, Ланни, это было так изумительно! Вы читали речь?»

— Конечно, и я считаю её величайшим примером государственной мудрости.

«Wundervoll!» [127] — воскликнул Генрих.

«Kolossal!» [128] — вторил Ланни. На немецком это слово нужно петь с ударением на последнем слоге, удлиняя его, как тенор.

— Ganz grosse Staatskunst! [129]

«Absolut!» — Еще одно слово, где ударение ставится на последнем слоге, и оно звучит как выстрел.

«Wirkliches Genie!» [130] — заявил нацистский чиновник.

Так они распевали в бельканто, как любовный дуэт в итальянской опере. Они пели хвалу Адольфу, его речи, его партии, его учению, его фатерланду. Восхищенный Генрих воскликнул: «Ну, теперь Вы действительно убедились».

«Я не думал, что он мог сделать это», — признался добродушный гость.

«Но он делает это! Он будет делать это!» — Генрих оставался в лирическом настроении. Он даже попытался стать американцем. «Как это вы говорите, — er geht damit hinweg?»

«Сходит с рук», — усмехнулся Ланни.

«Когда я смогу вас увидеть?» — спросил молодой чиновник.

— Вы заняты сегодня вечером?

— Я могу всё отложить.

— Ну, давайте сейчас. Мы как раз собирались заказать что-нибудь поесть. Мы будем ждать вас.

Ланни повесил трубку, а Ирма спросила: «Ты немного не переусердствовал?»

Ланни приложил палец к губам. «Давай одеваться и пообедаем внизу», — предложил он. — «Надень всё лучшее. Надо произвести впечатление, оно того стоит».

Все трое сидели в роскошном ресторане самого модного отеля в Берлине. Американская наследница в эффектном платье, Ланни в «смокинге» и Генрих в элегантном мундире, который он надел, чтобы присутствовать на сессии рейхстага. Die grosse Welt [131] их пристально разглядывал, и сердце Генриха Юнга, сына лесника, таяло от гордости не за себя, конечно, но за фюрера и за созданное им замечательное движение. Уважение к рангу и статусу были впитаны с молоком матери в усадьбе Штубендорф. И он сейчас находился на вершине социальной пирамиды. Эта светская американская пара два раза была гостями в замке. И может такое случиться, что сам граф мог бы войти в эту комнату и быть представлен сыну своего Oberforster [132] ! Ланни не преминул отметить, что написал его светлости в его берлинский дворец.

Оркестр тихо играл, и официанты раболепно кланялись. Ланни, как обходительный хозяин, явил свое гастрономическое искусство. Что предпочитает Генрих? Нет, Генрих оставляет всё на усмотрение хозяина. А хозяин сказал, что они должны заказать что-нибудь echt berlinerisch. [133] Как насчёт немного Krebse [134] , указанных в меню, как ecrevisses [135] ? Генрих согласился, сохранив в тайне, что он никогда раньше их не ел. Они действительно оказались маленькими раками, поданными горячими с паром на большом серебряном блюде с украшенной тиснением серебряной крышкой. Официант выложил это великолепие на отдельные блюда. Генриху показали, как извлечь горячее розовое мясо из тонкого панциря, затем окунуть его в блюдо с горячим маслом. Да, они были хороши!

И что Генрих будет пить? Генрих оставил это тоже на усмотрение хозяина, так что ему пришлось пить рейнвейн, цвета желтого бриллианта, а позже игристое шампанское. Кроме того, он ел землянику с Schlagsahne [136] , и крошечные пирожные с разноцветной глазурью. «Не хотите ли выпить кофе в нашем номере?» — спросила наследница. И они пошли наверх, и по дороге были замечены многими. Форма Генриха с его особым знаками отличия, указывающими его партийный ранг, не оставила сомнений, что мистер и миссис Ирма Барнс были в полном порядке. Информация об этом распространится по отелю, журналисты услышат её, и социальная деятельность молодой пары будет отражена в контролируемой прессе. Нацисты, конечно, не полюбят их. Нацисты не сентиментальны. Но они были всегда готовы видеть людей, переходящих на их сторону, и позволить им находиться там, пока это удовлетворяет фюрера.

Наверху в номере они пили кофе, а также коньяк из больших, но очень тонких бокалов. В своей жизни Генрих никогда не чувствовал себя так хорошо. В течение нескольких часов он говорил о НСДАП и о сотворенных ею чудесах и о том, что ещё она собирается достичь. Ланни внимательно слушал и откровенно объяснил свою позицию. Двенадцать лет назад, когда сын лесничего впервые узнал о движении Ади Шикльгрубера, Ланни не имел ни малейшего представления, что оно может добиться успеха или даже стать влиятельной силой. Но он видел, как оно шаг за шагом росло и, конечно, это не могло не произвести впечатление. Теперь он пришел к выводу, что немецкий народ получил, что хотел, на что имел полное право. Ланни не мог сказать, что он стал новообращенным, но он был изучающим движение. Он стремится общаться с лидерами и спрашивать их, с тем, чтобы дать внешнему миру честный и правдивый отчет об изменениях, происходящих в фатерланде. «Я знаю множество журналистов», — заявил он, — «и я могу оказать небольшое влияние».