Когда в 1937 году отец сообщил об этом Шпигельгласу, тот высказал предположение, что контакты Дубового и других командиров с украинскими националистами и немцами не были невозможными. Очевидно, Шпигельглас просто хотел прикрыть отца на случай, если бы тот передал эту неприятную для руководства информацию — судьба этих командиров уже была предрешена.

В ноябре 1937 года, после празднования 20-летия Октябрьской революции, отец был вызван вместе со Слуцким к Ежову, тогдашнему наркому внутренних дел. Отец встретился с ним впервые, и его, как он потом рассказывал, буквально поразила неказистая внешность и личность Ежова:

«Вопросы, которые он задавал, касались самых элементарных для любого разведчика вещей и звучали некомпетентно. Чувствовалось, что он не знает самих основ работы с источниками информации. Более того, похоже, что его вообще не интересовали раздоры внутри организации украинских эмигрантов. Между тем Ежов был и народным комиссаром внутренних дел и секретарем Центрального Комитета партии. Я искренне считал, что просто не в состоянии оценить те интеллектуальные качества, которые позволили этому человеку занять столь высокие посты. Хотя к этому времени я и был уже весьма опытным профессионалом в разведслужбе, но в том, что касалось карьеры в высших эшелонах власти, оставался наивным человеком: ведь те руководители, с которыми я сталкивался до сих пор, такие, как Косиор и Петровский, возглавлявшие Компартию Украины, были высокоинтеллектуальными людьми с широким кругозором».

Выслушав сообщение отца относительно предстоящих встреч с украинскими националистами, Ежов внезапно предложил, чтобы он сопровождал его в ЦК. Отец был просто поражен, когда их машина въехала в Кремль, допуск в который имел весьма ограниченный круг лиц. Его удивление еще больше возросло после того, как Ежов объявил, что их примет лично товарищ Сталин. Это была первая встреча отца со Сталиным. Он вспоминал об этом событии так:

«Мне было тридцать, но я так и не научился сдерживать свои эмоции. Я был вне себя от радости и едва верил тому, что руководитель страны захотел встретиться с рядовым оперативным работником. После того как Сталин пожал мне руку, я никак не мог собраться, чтобы четко ответить на его вопросы. Улыбнувшись, Сталин заметил:

— Не волнуйтесь, молодой человек. Докладывайте основные факты. В нашем распоряжении только двадцать минут.

— Товарищ Сталин, — ответил я, — для рядового члена партии встреча с вами — величайшее событие в жизни. Я понимаю, что вызван сюда по делу. Через минуту я возьму себя в руки и смогу доложить основные факты вам и товарищу Ежову.

Сталин, кивнув, спросил меня об отношениях между политическими фигурами в украинском эмигрантском движении. Я вкратце описал бесплодные дискуссии между украинскими националистическими политиками по вопросу о том, кому из них какую предстоит сыграть роль в будущем правительстве. Реальную угрозу, однако, представлял Коновалец, поскольку он активно готовился к участию в войне против нас вместе с немцами. Слабость его позиции заключалась в постоянном давлении на него и возглавляемую им организацию со стороны польских властей, которые хотели направить украинское национальное движение в Галиции против Советской Украины.

— Ваши предложения? — спросил Сталин.

Ежов хранил молчание. Я тоже. Потом, собравшись с духом, я сказал, что сейчас не готов ответить.

— Тогда через неделю, — заметил Сталин, — представьте свои предложения.

Аудиенция окончилась. Он пожал нам руки, и мы вышли из кабинета».

Вернувшись на Лубянку, Ежов тут же дал отцу указание немедленно приступить к работе вместе со Шпигельгласом над этими предложениями. На следующий день Слуцкий, как начальник Иностранного отдела, направил подготовленную записку Ежову. Это был план интенсивного внедрения в ОУН, прежде всего на территории Германии. Для этого бьгло, в частности, предложено послать трех сотрудников украинского НКВД в качестве слушателей в нацистскую партийную школу. Казалось необходимым вместе с ними послать для подстраховки одного подлинного украинского националиста, желательно при этом не слишком сообразительного. Ежов не задал ни одного вопроса и только сказал, что товарищ Сталин дал указание посоветоваться с товарищами Косиором и Петровским, у которых могут быть свои соображения. Отцу надлежало немедленно выехать в Киев, переговорить с ними и на следующий день вернуться в Москву. Беседа проходила в кабинете Косиора, где присутствовал и Петровский. Оба они проявили интерес к предложенной разведчиками двойной игре. Однако больше всего их заботило предполагавшееся тогда провозглашение независимой Карпатской Украинской республики.

Ровно через неделю после возвращения в Москву Ежов в одиннадцать вечера вновь привел моего отца в кабинет к Сталину. На этот раз там находился Петровский. Всего за пять минут отец изложил план оперативных мероприятий против ОУН, подчеркнув, что главная цель — проникновение в абвер через украинские каналы, поскольку абвер является нашим главным противником в предстоящей войне.

Сталин попросил Петровского высказаться. Тот высокопарно, с некоторой торжественностью в голосе объявил, что на Украине Коновалец заочно приговорен к смертной казни за тягчайшие преступления против украинского пролетариата: он отдал приказ и лично руководил казнью революционных рабочих киевского «Арсенала» в январе 1918 года. Сталин, перебив его, сказал:

— Это не акт мести, хотя Коновалец и является агентом германского фашизма. Наша цель — обезглавить движение украинского фашизма накануне войны и заставить этих бандитов уничтожать друг друга в борьбе за власть. — Тут же он обратился к моему отцу с вопросом: — А каковы вкусы, слабости и привязанности Коновальца? Постарайтесь их использовать.

— Коновалец очень любит шоколадные конфеты, — ответил отец, добавив, что, куда бы они с ним ни ездили, тот везде первым делом покупал шикарную коробку конфет.

— Обдумайте это, — предложил Сталин.

За все время беседы Ежов не проронил ни слова.

«Прощаясь, — пишет в своих воспоминаниях отец, — Сталин спросил меня, правильно ли я понимаю политическое значение поручаемого мне боевого задания.

— Да, — ответил я и заверил его, что отдам жизнь, если потребуется, для выполнения задания партии.

— Желаю успеха, — сказал Сталин, пожимая мне руку».

Отцу в то посещение вождя было приказано ликвидировать Коновальца. После этой встречи со Сталиным Слуцкий и Шпигельглас разработали несколько вариантов операции. Первый из них предполагал, что отец застрелит Коновальца в упор. Правда, тут была своя трудность, его всегда сопровождал помощник Барановский, кодовая кличка которого Пан Инженер. Найти момент, когда отец останется с Коновальцем один на один, почти не представлялось возможным.