От тебя я ждал и жду твоей школы! А ты все обдумываешь, рефлектируешь, болеешь «пылаихинским» синдромом (хотя давным-давно поборол его, и верно!), взвешиваешь — «делать из себя ученого» или «не делать», «капитулировать» (!) или «не капитулировать». Если ты даже теперь, через 12 лет после окончания университета, все еще не уверен в себе, в нужности и ценности того, что ты делаешь, тогда грош тебе цена, и надо бросить все и сказать себе: «Я и история — две вещи несовместимые».

Но в глубине души ты и не думаешь сказать это, иначе тебе пришлось бы давно переменить профессию, и это было бы, по крайней мере, честно и последовательно.

К чему все эти рассужденья теперь — «вошь я или человек?», «ученый я или пустое место?», «тварь я дрожащая или право имею?»? Неприятно это слышать от тебя в 1942 году. Надо было бесконечно давно решить этот вопрос и не уподобляться буриданову ослу. Надо трезво сказать себе — милый Паша, ты «не вошь», а человек, для которого смысл жизни и цель жизни — в науке, в самом прекрасном, что существует в жизни, т. е. в Истории, ибо в этой сфере особенно ярко сконцентрированы свидетельства всех талантов человечества, всего лучшего из пути его духовного развития, как, впрочем, и обратное — живой пример «сдачи позиций», «унылого уныния», беспочвенной романтической слезы на жесткой и простой могильной плите. И надо торопиться. Надо «дерзнуть» создавать то, что войдет в историю науки, в саму Историю не как отвлеченная игра ума, а как след, вроде ненужного сперва Млечного Пути на поднебесье, без которого и небо ночью не небо. Непоколебимо надо творить, м. б., «долго, но недолго».

У тебя нет страстности, нет веры в свою правоту, в свою миссию в жизни. Это скверно.

Если отнять от тебя «ученого», то твой «Человек» проиграет бесконечно, гораздо больше, чем если б сотворили подобное со мной. На сегодня главная твоя ценность как человека заключается в том, что ты ученый, и главный твой минус как человека состоит в том, что ты не дал еще того, что как ученый мог и обязан был дать. Неча жаловаться на Катю Чигринцеву — она всегда смотрит в корень, и если «бьет больно», то от любви, осознает ответственность за тебя — для тебя, а ты, прости, дуешься, как дурак, на свое «альтер эго». От каждого по способности! Тебе много дано — много и спросится. То, что ты сделал, это умно, интересно, часто глубоко и очень талантливо. Но мне этого мало! Я хочу большего, я требую от тебя большего — минимум школы. Не веришь теперь в «обобщения» — при через факт! Важен не сам документ, а то, что при /после его чтения родилось в мыслях, документ — лишь часть, вешка на пути, а порой и откровенная фикция — отрицательный результат тоже ведь результат!

Я жду от тебя работ, которые создадут движение в науке, трудов, мимо которых не сможет пройти ни один исследователь, работающий в данной области. А этого еще нет. Но это должно быть сделано. К этому надо готовиться, ибо это трудно сделать.

Ведь у тебя есть большие темы — любимое тобой и досконально знаемое искусство и культура Новгорода и Древней Руси, разрушенные немецкими варварами. Теперь это важно и нужно! Важнее восемнадцатого века, вельмож, парадов и имперского разврата. Надо быть патриотом своей Родины, своей культуры, своей Истории. А тебе, плавающему в мировой культуре как рыба в воде, и карты в руки — ты понимаешь все в сравненье с памятниками мировой культуры, и это отточит своеобразие нашего национального творчества, его глубокую художественную, человеческую весомость и значимость. И ты любишь эти вещи, понимаешь их подлинную красоту, видя их в натуре, прочувствовав их, как ты умеешь чувствовать прелесть руки неизвестного приказного писца, хотя б взяточника и лжеца. Ведь ты имеешь условия для работы, имеешь самое драгоценное из того, что у нас есть, — время.

Как я завидую тебе в этом! Милый Паша, ты пишешь, что долго «метался, думал, переходил» от «Прощай, оружие!» к «Братьям Карамазовым» и т. д. Этот роман Хемингуэя не восхитил меня, как «Фиеста». Сейчас же он особенно не ко времени. Ведь это исповедь дезертира, исповедь человека, который решил любить и быть счастливым, жить для себя и для своего личного счастья, бросив оружие, он бросил все и сбежал из армии!

Достоевский велик. Я всегда любил и люблю его. Но интерес к показу «язв души» человеческой, смакование «гнусненького» и «гнуснейшего», что есть в человеке, сейчас у меня вызывает отвращение, несмотря на гениальность Достоевского.

Не надо предаваться грусти, надо уметь побеждать себя — воля, воля и еще раз воля! Ты недостаточно упорно работаешь над своим человеческим ростом. Мне, например, кажется, что я изжил это чувство своей одинокости. Теперь мне было бы, пожалуй, не так интересно и не нужно заниматься такой темой, как Александр Блок и театр, этим «клюквенным соком», что было в скрытом виде привнесением автобиографического в «сухую работу». М. б., за это именно ты так энергично когда-то отверг ее. Вообще, мне хотелось бы написать теперь о чем-нибудь настоящем, полнокровном, радостном, а не о надломленных людях, о людях с червоточиной в сердце, с больной душой и разорванным сознанием. И это изменение моей внутренней ориентации меня самого радует!

Помнишь наши беседы насчет «Пугачевского бунта» Пушкина, о «Кармен» Мериме? «В конце концов, жизнь этих людей так жалка, что весть о смерти не страшит их нисколько». Высокомерно и гневно ты тогда осуждал, а я — поддакивал! Сегодня смерть — реальность из реальностей, и «плебс» становится Гераклом, держащим на плечах земной свод. На то, мой милый, История, мы в ней, наше прочувствование ее в момент «напряжения жил нации». М. б., потом все повернется, м. быть, — знать не хочу. Бессмысленность и беспощадность обернулись осмысленной беспощадностью к врагу. Это поддерживает. Мы победим!

Ты последнее время что-то заражен рефлексией. Это скверно. Вспомни наш последний разговор с тобою, год назад, 15 июля 1941: Гамлет прекрасен, но гамлетизм — отвратителен. Он не в такт со временем. И это надо тебе особенно почувствовать, тебе, такому чуткому к современности!

Приведу запись из своего дневника. Разговор с киносценаристом Лебедевым, перед самой войной (за 3 дня, т. е. 18 июня!):

«Николай Алексеевич Лебедев очень убежденно нападал на наш театр (т. е. МХАТ) за несвоевременность и бестактность выбора темы (т. е. пост. „Гамлета“): „Нам нужны цельные, мужественные, героические люди, могущие сражаться, прыгать с парашютом, стрелять. Вы понимаете, что происходит сейчас в Европе, накануне каких грандиозных событий мы стоим? Когда гремят пушки, Гамлеты не нужны. Зачем создавать общественное внимание вокруг фигуры колеблющегося человека. Сомневающиеся люди не только не нужны сейчас, больше того, они вредны. На фронте колеблющихся расстреливают!“»